Название: Глубина
Часть: 5
Автор: Naive.Madman
Бета: koulens
Пейринг: Итачи/Дейдара, Кисаме/Дейдара (в мыслях первого)
Рейтинг: NC-21
Жанр: Grapefruit, Angst, местами POV, мистика, психология
Предупреждения: слеш
Дисклаймер: отказ от прав на героев. Какой-либо коммерческой выгоды данным произведением не несу.
Состояние: в процессе
Размещение: с сохранением авторства, ссылкой на оригинал
Саммари: Мы все просто слетели с катушек. Мы были на грани, и всё, что требовалось нам - спусковой крючок, запускающий механизм. По его сигналу мы были готовы убивать и трахаться; мы жаждали галлюцинаций, открывающих нам новые вселенные, позволяющих видеть то, что ранее никому не было доступно. Мы были в самой глубине развращающей бездны, обволакивающей нас и впускающей в своё нутро.
Но знали ли мы об этом?
читать дальше (Предупреждение для части: возможна "альтернативная анатомия")
Гость
Дейдара лежал на старом, продавленном кресле в гостиной, раскинув руки в стороны и разомлев от удовольствия. Шероховатая поверхность этого лежбища насквозь пропахла запахом пыли и сырости, но подрывнику нравился холод, исходивший от него, поэтому даже затхлое зловоние не мешало ему наслаждаться прохладой. Ему нравилось расковыривать его изъеденную молью набивку, подолгу катая в руках шарики ватина. Изредка натыкаясь на мелких, древесных жуков, прячущихся в складках плотной ткани, он давил их подушечками пальцев, удовлетворённо вслушиваясь в еле слышный хруст надкрыльев. Не считая этого звука, в доме было тихо. Кисаме не было - Дейдара надеялся, что совсем. Он был почти уверен в этом, хотя сквозь завесу густого, тёмного дыма было сложно что-то рассмотреть. Итачи куда-то пропал, на счёт него подрывник не мог сказать ничего конкретного, но это его не тревожило. Скоро очередь дойдёт и до него. Поймав себя на этой мысли, он улыбнулся. Долгое время он берёг свою ненависть, живя и дыша ею, но, похоже, настало время выплеснуть её в своём самом откровенном из обличий. Дейдара добрался до металлического каркаса и начал водить по нему отросшими ногтями. Ворвавшийся в открытый дневной проём ветер приятно холодил кожу.
Внезапно, вдалеке послышались чьи-то шаги. Дейдаре они показались смутно знакомыми, но тональность движения была слишком необычной, чтобы принадлежать Кисаме или Итачи. Дейдара распахнул глаза, направляя их в сторону шума, который, приближаясь, становился всё более отчётливым, вызывая у подрывника болезненно-острое ощущение дежа вю. Ему казалось, он слышал этот звук тысячи раз, но настолько давно, что воспоминания о нём успели погрузиться в самую глубину его памяти, захоронившись под отголосками других, более свежих событий. Дейдара замер, напряжённо вслушиваясь в странные звуки. Они не были похожи на шаги обычного человека – скорее на скрипение огромной старой колесницы, с тяжестью ступающей по земле, но почему-то юноша был уверен, что за этой механической личиной стоял некий деятель, чья личность не́когда была знакома ему, как своя.
Но кто это мог быть?
Пока он размышлял, человек подобрался ближе к дому, и только сейчас подрывник понял, насколько велики были его размеры – он отчётливо слышал грузные шаги, которые оставлял незнакомец, практически видя в своём воображении, как на дорожке, ведущей к дому, остаются глубокие отпечатки ступней гиганта. Всё это время Дейдара лишь удивлялся гротеску созданной картины, но когда громоздкая и бесформенная фигура показалась в полупрозрачных створках сёдзи, его кольнуло чувство опасности. Мгновенно выскользнув из кресла, он укрылся в тени восточного коридора, руками уже разминая застывшую глину. Что-то гигантское, имеющее нечеловеческие размеры, пыталось пробраться к нему; он чувствовал, что существо делает это с трудом, но не слышал его дыхания, словно делало это не живое создание, а нечто мёртвое, механическое, лишённое духовной сути. Его тень приближалась с каждой секундой, разрастаясь и вызывая в памяти отклики чего-то забытого - упущенной из вида мелкой детали, из-за которой терялся смысл целой картины.
Он понял, что это было, когда створки сёдзи, повинуясь движению деревянных пальцев, распахнулись. Зрачки подрывника расширились
(как можно было не вспомнить?)
Готовая белокрылая бомба выскользнула из трясущихся пальцев. Низкий голос, за прошедшее время так сильно погрубевший и звучащий так, словно вместо рта у него была скрипящая пустыня с песком, но по-прежнему легко узнаваемый, насмешливо произнёс:
- Что, паршивец, уже успел наложить в штаны?
Месть
Часом ранее
(Кисаме)
Я видел заполненную людьми улицу, насыщенную резкими криками и звуками. Под моими ногами скрипел песок, до слуха доносилось тихое сопение обиженных детей, а в голове отпечатывались звуки рынка: шуршание денег, похожее на шелест жухлой листвы, хлопки от столкновения потных ладоней лавочников и покупателей, сливающихся в рукопожатиях. Их горящие от выгодной сделки глаза сверлили мой затылок. Это была обыденная сцена, полная живости и заурядности, составляющая уклад жизни. Огромная гудящая толпа, своими звуками напоминающая несмолкаемый пчелиный рой, обтекала меня со всех сторон. Отдельных людей в ней не существовало – плотная масса затягивала их внутрь, и они впадали в неё, словно мелкие ручейки в русло крупного водоёма, сливаясь с ним воедино и подстраиваясь под его течение. Казалось, безмятежное спокойствие людей и их приподнятое настроение ничто не смогло бы нарушить. Ни один звук, ни одно действие не предвещало беды. Но, тем не менее, она ворвалась в этот будничный людской маскарад, искалечив его и разрушив идиллическую картину.
В одно мгновение высокая тень сгустилась над бурлящим людским потоком, её чернеющие очертания расползлись по краям и заострились, а сама она – прижатая к земле и ставшая вдруг неподвижной, как будто налилась тяжёлым свинцом. Несколько человек задрали головы вверх, но, в основном, это изменение произошло для публики не замечено, - из её глубин по-прежнему доносились шорохи, голоса и радостные вскрики. Замерев, я остановился посреди дороги, – никогда не подводимый инстинкт сигналил об опасности, и я напряжённо вглядывался ввысь, стараясь понять, в чём именно она состояла. Мужчины и женщины сталкивались со мной, врезаясь в спину, задевая мои плечи и наступая на ноги. Их недовольное ворчание обволакивало и усыпляло. Небо было скрыто за белоснежными, легко парящими по направлению ветра облаками. Картина была настолько умиротворённой и наполненной пасторальными представлениями, что все подозрения невольно улетучивались вверх, в воздушные и невесомые владения Нефелы. Успокоенный, я был готов опуститься на землю и вернуться к своим делам, как внезапно из-под перистых облаков вылетела огромная глиняная птица. Я замер в ужасе.
Сделать я ничего не смог - взрыв был мгновенным и ослепляющим, словно молния, чьи движения невозможно отследить - я не успел бы даже заметить его, не оставь он после себя таких последствий.
Первое, что я увидел – слепящую вспышку, несопровождаемую никакими звуками. Перед глазами возникло огромное, режущее сетчатку глаза, световое пятно. Оно не имело никаких цветов и оттенков, а было лишь сгустком ярчайшего сияния, насквозь пронзающего веки. Неожиданно я почувствовал, как свет проходит сквозь мою голову, и внутри головной коры всё словно взрывается - излучаемое взрывом свечение неожиданно превращается в заострённое лезвие жара, бурящее в моём мозгу необъятную дыру. Меня рвёт, и горячая, словно подогретая взрывом, жидкость обжигает мой подбородок. Под натиском невыносимой боли мне начинает казаться, что венечный шов, соединяющий кости моего черепа, расходится под давлением, лобовина начинается раскрываться, и сквозь узкую щель показывается мягкая кожица фиброзной ткани гладкая и эластичная. Я изо всех сил сжал голову руками, но ощущение не прошло. Когда вспышка становится ещё ярче, я почувствовал нечто более реальное и сильное, - её свет начал сжигать оболочку моих глаз. Я попытался закрыть веки, но моё лицо словно парализовало.
Обездвиженный, я стоял прямо под ударами света и осязал, как мои размягчённые белки плавились в этом котле, вызывая гифему, под влиянием которой радужка разрывалась, а её цветная оболочка растекалась по всему глазному яблоку. Бесконечная боль пронзала меня. Казалось, каждую частичку моего изнеможенного мозга заполняло излучаемое взрывом сияние, режущее и разрывающее изнутри. Внутри головы что-то лопнуло, и я тут же представил, как растерзанные лоскутки соединительных тканей свисают сквозь разломы треснутого черепа. Я был слеп, но видел это так же хорошо, как если бы смотрел на себя со стороны. Прогоревшие глазные яблоки никак не влияли на воображение, и в моей голове разворачивались картины, достойные изумления. Я терял разум, и мне казалось, что раздувающийся мозг, под натиском которого швы черепа расходились всё больше, являлся неизведанным миру распускающимся цветком, чьи стебли разрастались, словно сорняки. Сквозь раскрывшуюся, словно бутон, черепную коробку, аромат его нектара поднимался вверх тонкой дымкой, наполняя собой воздух. А под силой его корней мой череп, в одно мгновение превратившийся во что-то хрупкое, слабое, не имеющее силы, затрещал, словно ломающийся пополам сучок.
Сказать, что мне было больно, значит не сказать ничего. Тело горело в лихорадке, мне казалось, что кости переламываются, словно тонкие ветки сакуры на сильном ветру; я ощущал, как сломанные рёбра впиваются в мои лёгкие, перебивая моё дыхание, и чувствовал, что внутренние органы судорожно сжимаются под натиском моих собственных костей. Я разрывался на части и должен был давно умереть, но почему-то до сих пор мыслил и чувствовал.
Я проваливался в забытье, но не понимал этого. Отголоском сознания я чувствовал, как что-то мерзостное блуждало по моему телу, словно скользкая змея, чьи прикосновения вызывают протяжные волны отвращения. Она будто разыскивала опору, в которую можно было впиться и высосать из неё все соки, необходимые для собственной жизни. Но я вовсе не хотел быть этой опорой…
Постепенно сияние, возникшее перед моими глазами, меркло, а изображение, созданное воспалённым разумом, погибало. Ещё несколько мучительных секунд и мой разум наконец-таки канул в небытие.
-
За несколько часов до взрыва
Дейдара морщился, чувствуя на лице прикосновения ледяных пальцев Учихи. Тот злился на него, потому что рана на губе вновь начала кровоточить, хотя с прошлой обработки прошло не больше суток. Всё потому, что блондин постоянно ковырял её языком – инородное ощущение швов было слишком необычным, чтобы можно было привыкнуть к нему так быстро. Почувствовав на губах медный привкус, подрывник пытался сделать всё сам, но Итачи сразу же перехватил его руки и оттолкнул их движением, подобным тому, как отгоняют навязчиво жужжащих над ухом мух. Аккуратно, но без намёка на бережность, Учиха заново сшивал разорванные обрывки кожи, а Дейдара молча терпел боль, наблюдая за глазами Итачи сквозь опущенные ресницы. «Черны, как адовы бездны, - думал юноша, - и настолько же непроглядны. Что за богомерзкие глаза, за которыми вечно царит ночь, но не видно ни зла, ни добра?». Так ли рациональна была его ненависть к нему, как казалось ему раньше? Есть ли смысл в том, чтобы ненавидеть дождь, небо или ночь, если ипостасям этим нельзя навредить и победить их? Эти явления не имеют разума - ненависть к ним обернется тотальным поражением. Не так ли и с Учихой? Чем руководствуется он, совершая свои поступки?
Он понимал, какой очаг всполыхнул эту злобу к Итачи внутри него. Это была не чужая сила, во много раз превышающая его собственную, и даже не унизительная боль первого поражения. Это было одно только равнодушие со стороны того, чьё признание он стремился получить. «Просто признай меня равным, - думал он, - признай, и я смогу побороть это невыносимое пламя, что сжирает меня изнутри; жить дальше, не оглядываясь назад. Разве я многого прошу?» Но Учиха не собирался уступать даже в мелочах. Он не показывал никаких эмоций, но смотрел на него сверху вниз, не принимая всерьёз. Словно он был насекомым, которого противно давить. Но было одно «но», которое возрождало в нём надежду. «Совсем недавно он показал, что некоторые вещи, совершённые с этим же насекомым не вызывают у него никакого отвращения» - растянутая во весь рот улыбка Дейдары грозила превратиться в гримасу, но он не замечал этого. Это была слабость, и даже осознание того, что его этой слабости подчинили, не мешала чувствовать Дейдаре самодовольство. Для него это означало лишь одно – у мужчины, находящегося рядом с ним, желания были такими же низменными, как и любого другого живого существа. Он не был сверхчеловеком. Он не был богом. Он не был дождём, небом и ночью. Он был сраным уродом с гонадальным взрывом в организме. И это смешило Дейдару. Уверенность в скорой победе вернулась к нему. Он даже мог позволить себе немного расслабиться и во второй раз проверить либидо кланоубийцы.
Подрывник усмехнулся, заметив, что руки Итачи давно уже бездействуют, но взгляд пристален и направлен прямо на него. С тех пор, как он раскрыл его секрет, вид этого человека больше не вызывал в нём трепет. Дейдара задержал дыхание от собственной смелости и приблизился к лицу Учихи. Их губы соприкоснулись. Под одной из рубашек сердце забилось сильнее, но блондину было плевать на это.
Потому что Учиха начал отвечать ему.
-
Неистово насаживаясь на его член, Дейдара болезненно стонал, ощущая в себе удивительное чувство заполненности, к которому он так и не смог привыкнуть в прошлый раз. Руками Итачи крепко удерживал его бёдра, задавая нужный темп. Мир перед глазами вспыхивал яркими красками, которые, то насыщались густыми, пылающими тонами, то становились нежными, еле заметными. Все предметы в доме приобрели необычную резкость, которая превращала их углы в острейшие лезвия. Волосы Дейдары разметались по спине, прилипая к мокрой от пота коже. В какой-то момент Итачи схватил их и оттянул назад, заставляя Дейдару запрокинуть голову, открывая для себя чувствительную кожу шеи, которую он начал покусывать и обводить языком. Подрывник дрожал от наслаждения. Член внутри него пульсировал, с каждым толчком нажимая на простату и доставляя необыкновенное удовольствие. От эйфории, охватившей его, на глаза наворачивались слёзы. Яростно вцепившись в плечи Итачи, раздирая его кожу ногтями, он насаживался на член до самого основания, не сдерживая стоны блаженства.
Когда он практически достигнул пика, Итачи изменил их положение - приподнявшись с дивана, и, держа разочарованного блондина на весу, он опрокинул его на мягкую обивку. Положив его ногу к себе на плечо, он начал вколачиваться в него, до боли стискивая хрупкое тело в своих руках. Взгляд Итачи уже не блуждал по его телу, а смотрел прямо в лицо своему партнёру – на его пухлый, стонущий рот, белую кожу, покрытую испариной и, на удивление опасные, притягивающие своей глубиной глаза, покрытые пеленой слёз. Они будто бы не участвовали в этой вакханалии: несмотря на дымку наслаждения, через которую им приходилось смотреть на мир, они неотрывно наблюдали за каждым движением кланоубийцы, не мигая и не отводя стылого взгляда. Несколько секунд они жадно следили за ним, пока тело подрывника ненасытно принимало его в себя. Когда Итачи нагнулся к нему, накрывая его губы глубоким поцелуем, зрачки Дейдары невообразимо расширились, а последний стон повис в воздухе.
Спустя минуту Итачи кончил сам, изливаясь в податливое, мягкое тело.
(Кисаме)
Когда я возвращаюсь в сознание, меня окутывает белая тьма. Вы поймёте, что это такое, если закроете глаза и посмотрите на яркий дневной свет. Именно это я вижу перед собой сейчас - темноту, сквозь которую просачивается сияние. Только её и ничего больше. Первым делом мои руки подбираются к голове. Медленно перебирая ворох волос на макушке, я ощупываю её на предмет повреждений. Мои пальцы умело обшаривают каждый сантиметр затвердевшей кожи, потерявшей чувствительность. Когда поначалу я не нахожу открытых ран, всё произошедшее вдруг кажется иллюзией, насильственно вызванной моим воображением, вследствие травмирующего психику взрыва.
В памяти всё ещё сохранились те мерзостные ощущения вытекающей из органов слизи, лопнувшего мочевого пузыря и, самое главное, раскрывшегося черепа. Я словно был вывернут наизнанку и не только в физическом плане. Мне казалось, будто весь мир лицезреет глубоко запрятанные моим подсознанием чувства и мысли, которые были безжалостно вытащены наружу, и там, корчились и извивались от яркого дневного света, который освещал каждую клеточку их тел, раскрывая их потаённые секреты. Пережив это чувство снова, я вздрогнул, но быстро взял себя в руки. Я глубоко вздохнул. «Итак, произошёл взрыв. Он ослепил меня, и я потерял сознание на … несколько часов? Минут?» - я не мог оглядеться по сторонам и определить, какое сейчас было время. Но я мог вслушаться.
Понимая, что слух мой также изрядно пострадал (шорохи, издаваемые моим собственным телом, доносились до меня словно через плотную стену), я аккуратно перевернулся на бок и приложил ухо к земле, в надежде почувствовать едва уловимую вибрацию земли, которая могла бы сообщить мне, не суетятся ли вблизи люди, оказывая помощь пострадавшим. Кожей ощущая щекочущие песчинки почвы, я замер всем телом, на несколько секунд сливаясь с пыльной дорогой.
Чем дольше я лежал на всё ещё горячей от солнца земле, тем яснее осознавал, что вокруг меня процветает безмолвие, ясное и нерушимое, угнетающее мир своей сквозящей тишиной и нарушаемое лишь резкими, безустанными порывами ветра.
Не нужно было являться зрячим, что бы понять, что происходило в окружающем меня месте. Я не слышал голосов и стонов раненых людей, не слышал звуков толпы, криков птиц, шума прибоя. Вокруг меня полноправно царили смерть и разруха, и их существование было наполнено запахами гниения и разложения мёртвых останков, тонким привкусом крови на растерзанных губах и бесконечной, подавляющей сознание пустотой, которая сквозила из воздуха, пропитывая собой всё моё существо.
До этого момента я не осознавал истинную силу взрывов, считая их ребяческими выходками мальчишки, неспособного на ближние бои, но сейчас мне начинало казаться, что никакое другое явление не может сравниться с этим, и я понял, почему Дейдару так привлекало это занятие.
Оно очищало.
Я засмеялся и поднял голову с земли.
Мои руки вновь вернулись к осмотру. Проскользнув над колючим ёршиком волос, они сместились к макушке, очертили её невесомым прикосновением и поднялись выше. В этот момент я понял, что всё далеко не так хорошо, как я себе представлял, потому что пальцы на моей левой руке окунулись в какой-то размягчённый разлом за виском, сочащийся горячей жидкостью. Я успел погрузить указательный и средний пальцы на одну фалангу внутрь, пока кожа на них не столкнулась с торчащим обломком кости, и не повредилась об него. Сердце пропустило один удар, и я одёрнул руку. Очень ясно почувствовал, как под кожей пульсирует височная мышца. Боли я не ощущал - благодаря запретной технике моя голова полностью потеряла чувствительность, но это вовсе не означало, что на мне не было серьёзных (смертельных?) повреждений.
- Плохо выглядишь, Кисаме – голос Итачи возник из неоткуда и начал стремительно ко мне приближаться. Я вздрогнул от неожиданности.
- Это точно сделал Дейдара? – я до сих пор не мог поверить в то, что произошло. - Вы видели когда-нибудь такую силу? – я обвёл руками окружавшее меня безмолвие, пытаясь представить, что творится за плотными сгустком черноты, сосредоточенным под моими веками.
- Ты порядком разозлил его, - я почувствовал, как Итачи присел рядом со мной на корточки, разглядывая моё лицо. - Поднимайся. Я доведу тебя до дома, - на мой вопрос он так и не ответил.
- Хорошо, – я не удержался и на одном дыхании произнёс, – но я ни хера не вижу.
Итачи издал какой-то странный, фыркающий звук:
- Я заметил. Твоё лицо… - до конца я не дослушал. Мои руки уже зашарили в районе шеи, перебираясь всё выше и вздрагивая от каждого прикосновения. Ощупывая непонятный ком костей, возникший на месте моего лица, меня передёрнуло. Готов был поспорить, что выглядел он как перемолотый медвежьей пастью кусок мяса, растерзанный острыми зубами, но не дожёванный до конца.
Под левым глазом, наполненным непонятной липкой жидкостью, свисала расплющенная сосудистая оболочка, похожая на кусок желудочной слизи, намертво застывшей и отвратительно холодной. Я мог бы даже сказать о её вкусе - стекающее по щекам вещество попадало прямо к моим окровавленным губам и там, смешиваясь со слюной, проскальзывало в воспалённое, распухшее горло. Оно не имела ничего общего с некогда упругим и плотным глазным яблоком.
Мой нос превратился в гору переломанных костей, торчащих из-под кожи. Носовая кость была сломана, малые хрящи стёрты в порошок. В тонких разрывах кожи сияли эластичные мыщцы, гладкие и приятные на ощупь – совершенно целые, не задетые осколками и торчащими изнутри костями. Я проверил шею. В кожу впивались стёкла, она рябела ожогами и кровоподтёками, но артерии остались нетронутыми. Ярёмная вена судорожно продолжала гонять кровь по моему телу. Удивительно, что она не была ничем задета. Впрочем, нетронутую артерию компенсировал мой затылок, превратившийся в один огромный слипшийся кровяной кусок, из которого торчали обрывки кожи и волос. Ощупывая свою многострадальную голову, я не понимал, на чём держится мой череп. Возможно, кожа головы и сетка вен как-то скрепляли мою расшатавшуюся, как старый бесполезный болт, черепную коробку; я не чувствовал боли – и это сильно затрудняло «диагноз». Под правым глазом торчал кусочек металла. Он находился прямо под глазным яблоком и входил под него, должно быть, лишь на парочку бу, что могло означать – зрение потеряно не бесследно. Возможно, он пережимал какой-нибудь нерв своим острием и его необходимо вытащить как можно быстрее, с врачебной помощью, разумеется. Итачи неторопливо ждал окончание моего осмотра. Я не мог не спросить его.
- Всё настолько плохо выглядит?
Долю секунды он молчал, обдумывая свои слова.
- Скажем так, лекарю ты доставишь очень много хлопот. Поднимайся. И заверни свои кишки на место, – чертыхаясь и проклиная про себя мстительность подрывника, я начал шарить по животу. Тонкая кишка, на ощупь напоминающая переваренного и полого внутри червя, выскальзывала из рук. Наблюдая за моей нелепой вознёй, Итачи спросил:
- Ты воспользовался техникой, что бы заглушить боль?
Заталкивая внутренности на место, я ответил:
- Да. Рефлексы сработали автоматически. А что с остальными людьми, Итачи-сан? Они мертвы?
- Здесь больше никого нет
-Что значит нет? – я с удивлением посмотрел на него (точнее туда, где он предположительно находился) и, разумеется, моё красочно показанное удивление было немного подпорчено свисающими со всех мест кусками кожи и застывшими сгустками крови. – Здесь была целая толпа народу, когда всё это произошло.
Внезапно я почувствовал, что Итачи отводит взгляд. Неожиданно его бархатный, очень низкий голос звучит прямо у моего уха.
- Это был не совсем обычный взрыв, Кисаме. Не из тех, что он делал раньше – гораздо более опасный. Пожалуйста, попробуй встать и постарайся не задавать вопросов, хотя бы сейчас.
Его голос был необъяснимо мягким, лишённым равнодушия. Его руки помогли мне подняться.
Медленно, опираясь на неожиданно сильное тело и слушая его указания, я побрёл к дому.
Внезапно я вздрогнул. Чередой вспышек в моей голове пронеслась картина из детства, очень далёкая и практически забытая. Она вынырнула из моего подсознания так неожиданно, что чуть не сбила меня с ног. Я ненадолго замер, и Итачи терпеливо остановился рядом со мной. Перед глазами застыло воспоминание о кровавом зрелище, которое предстало передо мной в своём самом дьявольском обличии, поражающим своей откровенностью и наводящим ужас.
Это было тяжёлое время для деревни – враждебное взаимоотношение с соседствующими странами не давало Ягуре покоя. Людей не хватало, и зачастую на задания отправляли детей, совсем ещё неокрепших и слабых, изучивших лишь самые основы искусства шиноби. День, который всплыл у меня в памяти, был как раз таким. Профессиональные бойцы были заняты в ближних боях с врагами, удерживая оборону Кири. Медики залечивали многочисленные раны немногочисленных бойцов, сумевших выбраться живыми из цепких рук противников. Высшие мастера тайдзюцу и гендзюцу с успехом сражались на границах деревни, но вражеских отрядов не убавлялось. Тогда на задание отправили команду десятилетних учеников, сильнейших в своей возрастной категории. Но, разумеется, их сил оказалось недостаточно, чтобы противостоять подразделению бойцов из Ивагакуре. Они должны были только отвлечь врагов на некоторое время, пока настоящие ниндзя не прибыли бы на помощь. Они ушли в час дня, провожаемые обеспокоенными матерями и так и не вернулись.
Для нас - тогда ещё учеников младшей школы ниндзютцу, этот день был страшнейшим, потому что спустя двое суток их искалеченные, порубленные на куски тела показали именно нам. Я помню распухшие от многочисленных ударов лица, переломанные хребты, бесконечно вывихнутые запястья, застывшие в самых ненатуральных позах изломанные спины, отрубленные ноги. Я видел поседевшие от долгих пыток волосы, но, что самое страшное, редели они на головах маленьких ребят, чуть старше меня, прикрывая собой их тщедушные детские тела. И кровь, море крови, бесконечное месиво густых, медленно сползающих с лица алых сгустков. Мне не было их жаль, вовсе нет – уже тогда я был достаточно жестоким ребёнком, но я был глубоко поражен. Издевательства, причинённые им, поистине могли называться зверскими. Наблюдая за этим зрелищем, многие ученики расплакались, за что учителя хватали их за шкирку и носом утыкали прямо в раздробленные мясные лица. Они пытались показать нам, насколько серьёзной была обстановка, и как сильно накалились отношения между деревнями. Они вкладывали в нас обжигающую ненависть, заставляя чувствовать отвращение по отношению к нашим врагам. И мы чувствовали его. Под толстым слоем страха в нас возгоралась ненависть – пока что лишь маленькая искра, которая с течением времени грозила превратиться в ярко пылающий пожар, молящий об отмщении.
О том, что они были убиты и изувечены не вражеским поселением, а собственными наставниками, я узнал гораздо позднее, когда ненависть ко всему живому в моей душе успела вылиться во всепоглощающий костёр ярости, едкий и сжигающий изнутри. Разъедающий дым огня уже успел добраться до моего сердца и выжечь его до черноты.
Почему я вдруг вспомнил об этом?
Не знаю. И не хочу думать.
Часть: 5
Автор: Naive.Madman
Бета: koulens
Пейринг: Итачи/Дейдара, Кисаме/Дейдара (в мыслях первого)
Рейтинг: NC-21
Жанр: Grapefruit, Angst, местами POV, мистика, психология
Предупреждения: слеш
Дисклаймер: отказ от прав на героев. Какой-либо коммерческой выгоды данным произведением не несу.
Состояние: в процессе
Размещение: с сохранением авторства, ссылкой на оригинал
Саммари: Мы все просто слетели с катушек. Мы были на грани, и всё, что требовалось нам - спусковой крючок, запускающий механизм. По его сигналу мы были готовы убивать и трахаться; мы жаждали галлюцинаций, открывающих нам новые вселенные, позволяющих видеть то, что ранее никому не было доступно. Мы были в самой глубине развращающей бездны, обволакивающей нас и впускающей в своё нутро.
Но знали ли мы об этом?
читать дальше (Предупреждение для части: возможна "альтернативная анатомия")
Дейдара лежал на старом, продавленном кресле в гостиной, раскинув руки в стороны и разомлев от удовольствия. Шероховатая поверхность этого лежбища насквозь пропахла запахом пыли и сырости, но подрывнику нравился холод, исходивший от него, поэтому даже затхлое зловоние не мешало ему наслаждаться прохладой. Ему нравилось расковыривать его изъеденную молью набивку, подолгу катая в руках шарики ватина. Изредка натыкаясь на мелких, древесных жуков, прячущихся в складках плотной ткани, он давил их подушечками пальцев, удовлетворённо вслушиваясь в еле слышный хруст надкрыльев. Не считая этого звука, в доме было тихо. Кисаме не было - Дейдара надеялся, что совсем. Он был почти уверен в этом, хотя сквозь завесу густого, тёмного дыма было сложно что-то рассмотреть. Итачи куда-то пропал, на счёт него подрывник не мог сказать ничего конкретного, но это его не тревожило. Скоро очередь дойдёт и до него. Поймав себя на этой мысли, он улыбнулся. Долгое время он берёг свою ненависть, живя и дыша ею, но, похоже, настало время выплеснуть её в своём самом откровенном из обличий. Дейдара добрался до металлического каркаса и начал водить по нему отросшими ногтями. Ворвавшийся в открытый дневной проём ветер приятно холодил кожу.
Внезапно, вдалеке послышались чьи-то шаги. Дейдаре они показались смутно знакомыми, но тональность движения была слишком необычной, чтобы принадлежать Кисаме или Итачи. Дейдара распахнул глаза, направляя их в сторону шума, который, приближаясь, становился всё более отчётливым, вызывая у подрывника болезненно-острое ощущение дежа вю. Ему казалось, он слышал этот звук тысячи раз, но настолько давно, что воспоминания о нём успели погрузиться в самую глубину его памяти, захоронившись под отголосками других, более свежих событий. Дейдара замер, напряжённо вслушиваясь в странные звуки. Они не были похожи на шаги обычного человека – скорее на скрипение огромной старой колесницы, с тяжестью ступающей по земле, но почему-то юноша был уверен, что за этой механической личиной стоял некий деятель, чья личность не́когда была знакома ему, как своя.
Но кто это мог быть?
Пока он размышлял, человек подобрался ближе к дому, и только сейчас подрывник понял, насколько велики были его размеры – он отчётливо слышал грузные шаги, которые оставлял незнакомец, практически видя в своём воображении, как на дорожке, ведущей к дому, остаются глубокие отпечатки ступней гиганта. Всё это время Дейдара лишь удивлялся гротеску созданной картины, но когда громоздкая и бесформенная фигура показалась в полупрозрачных створках сёдзи, его кольнуло чувство опасности. Мгновенно выскользнув из кресла, он укрылся в тени восточного коридора, руками уже разминая застывшую глину. Что-то гигантское, имеющее нечеловеческие размеры, пыталось пробраться к нему; он чувствовал, что существо делает это с трудом, но не слышал его дыхания, словно делало это не живое создание, а нечто мёртвое, механическое, лишённое духовной сути. Его тень приближалась с каждой секундой, разрастаясь и вызывая в памяти отклики чего-то забытого - упущенной из вида мелкой детали, из-за которой терялся смысл целой картины.
Он понял, что это было, когда створки сёдзи, повинуясь движению деревянных пальцев, распахнулись. Зрачки подрывника расширились
(как можно было не вспомнить?)
Готовая белокрылая бомба выскользнула из трясущихся пальцев. Низкий голос, за прошедшее время так сильно погрубевший и звучащий так, словно вместо рта у него была скрипящая пустыня с песком, но по-прежнему легко узнаваемый, насмешливо произнёс:
- Что, паршивец, уже успел наложить в штаны?
Часом ранее
(Кисаме)
Я видел заполненную людьми улицу, насыщенную резкими криками и звуками. Под моими ногами скрипел песок, до слуха доносилось тихое сопение обиженных детей, а в голове отпечатывались звуки рынка: шуршание денег, похожее на шелест жухлой листвы, хлопки от столкновения потных ладоней лавочников и покупателей, сливающихся в рукопожатиях. Их горящие от выгодной сделки глаза сверлили мой затылок. Это была обыденная сцена, полная живости и заурядности, составляющая уклад жизни. Огромная гудящая толпа, своими звуками напоминающая несмолкаемый пчелиный рой, обтекала меня со всех сторон. Отдельных людей в ней не существовало – плотная масса затягивала их внутрь, и они впадали в неё, словно мелкие ручейки в русло крупного водоёма, сливаясь с ним воедино и подстраиваясь под его течение. Казалось, безмятежное спокойствие людей и их приподнятое настроение ничто не смогло бы нарушить. Ни один звук, ни одно действие не предвещало беды. Но, тем не менее, она ворвалась в этот будничный людской маскарад, искалечив его и разрушив идиллическую картину.
В одно мгновение высокая тень сгустилась над бурлящим людским потоком, её чернеющие очертания расползлись по краям и заострились, а сама она – прижатая к земле и ставшая вдруг неподвижной, как будто налилась тяжёлым свинцом. Несколько человек задрали головы вверх, но, в основном, это изменение произошло для публики не замечено, - из её глубин по-прежнему доносились шорохи, голоса и радостные вскрики. Замерев, я остановился посреди дороги, – никогда не подводимый инстинкт сигналил об опасности, и я напряжённо вглядывался ввысь, стараясь понять, в чём именно она состояла. Мужчины и женщины сталкивались со мной, врезаясь в спину, задевая мои плечи и наступая на ноги. Их недовольное ворчание обволакивало и усыпляло. Небо было скрыто за белоснежными, легко парящими по направлению ветра облаками. Картина была настолько умиротворённой и наполненной пасторальными представлениями, что все подозрения невольно улетучивались вверх, в воздушные и невесомые владения Нефелы. Успокоенный, я был готов опуститься на землю и вернуться к своим делам, как внезапно из-под перистых облаков вылетела огромная глиняная птица. Я замер в ужасе.
Сделать я ничего не смог - взрыв был мгновенным и ослепляющим, словно молния, чьи движения невозможно отследить - я не успел бы даже заметить его, не оставь он после себя таких последствий.
Первое, что я увидел – слепящую вспышку, несопровождаемую никакими звуками. Перед глазами возникло огромное, режущее сетчатку глаза, световое пятно. Оно не имело никаких цветов и оттенков, а было лишь сгустком ярчайшего сияния, насквозь пронзающего веки. Неожиданно я почувствовал, как свет проходит сквозь мою голову, и внутри головной коры всё словно взрывается - излучаемое взрывом свечение неожиданно превращается в заострённое лезвие жара, бурящее в моём мозгу необъятную дыру. Меня рвёт, и горячая, словно подогретая взрывом, жидкость обжигает мой подбородок. Под натиском невыносимой боли мне начинает казаться, что венечный шов, соединяющий кости моего черепа, расходится под давлением, лобовина начинается раскрываться, и сквозь узкую щель показывается мягкая кожица фиброзной ткани гладкая и эластичная. Я изо всех сил сжал голову руками, но ощущение не прошло. Когда вспышка становится ещё ярче, я почувствовал нечто более реальное и сильное, - её свет начал сжигать оболочку моих глаз. Я попытался закрыть веки, но моё лицо словно парализовало.
Обездвиженный, я стоял прямо под ударами света и осязал, как мои размягчённые белки плавились в этом котле, вызывая гифему, под влиянием которой радужка разрывалась, а её цветная оболочка растекалась по всему глазному яблоку. Бесконечная боль пронзала меня. Казалось, каждую частичку моего изнеможенного мозга заполняло излучаемое взрывом сияние, режущее и разрывающее изнутри. Внутри головы что-то лопнуло, и я тут же представил, как растерзанные лоскутки соединительных тканей свисают сквозь разломы треснутого черепа. Я был слеп, но видел это так же хорошо, как если бы смотрел на себя со стороны. Прогоревшие глазные яблоки никак не влияли на воображение, и в моей голове разворачивались картины, достойные изумления. Я терял разум, и мне казалось, что раздувающийся мозг, под натиском которого швы черепа расходились всё больше, являлся неизведанным миру распускающимся цветком, чьи стебли разрастались, словно сорняки. Сквозь раскрывшуюся, словно бутон, черепную коробку, аромат его нектара поднимался вверх тонкой дымкой, наполняя собой воздух. А под силой его корней мой череп, в одно мгновение превратившийся во что-то хрупкое, слабое, не имеющее силы, затрещал, словно ломающийся пополам сучок.
Сказать, что мне было больно, значит не сказать ничего. Тело горело в лихорадке, мне казалось, что кости переламываются, словно тонкие ветки сакуры на сильном ветру; я ощущал, как сломанные рёбра впиваются в мои лёгкие, перебивая моё дыхание, и чувствовал, что внутренние органы судорожно сжимаются под натиском моих собственных костей. Я разрывался на части и должен был давно умереть, но почему-то до сих пор мыслил и чувствовал.
Я проваливался в забытье, но не понимал этого. Отголоском сознания я чувствовал, как что-то мерзостное блуждало по моему телу, словно скользкая змея, чьи прикосновения вызывают протяжные волны отвращения. Она будто разыскивала опору, в которую можно было впиться и высосать из неё все соки, необходимые для собственной жизни. Но я вовсе не хотел быть этой опорой…
Постепенно сияние, возникшее перед моими глазами, меркло, а изображение, созданное воспалённым разумом, погибало. Ещё несколько мучительных секунд и мой разум наконец-таки канул в небытие.
За несколько часов до взрыва
Дейдара морщился, чувствуя на лице прикосновения ледяных пальцев Учихи. Тот злился на него, потому что рана на губе вновь начала кровоточить, хотя с прошлой обработки прошло не больше суток. Всё потому, что блондин постоянно ковырял её языком – инородное ощущение швов было слишком необычным, чтобы можно было привыкнуть к нему так быстро. Почувствовав на губах медный привкус, подрывник пытался сделать всё сам, но Итачи сразу же перехватил его руки и оттолкнул их движением, подобным тому, как отгоняют навязчиво жужжащих над ухом мух. Аккуратно, но без намёка на бережность, Учиха заново сшивал разорванные обрывки кожи, а Дейдара молча терпел боль, наблюдая за глазами Итачи сквозь опущенные ресницы. «Черны, как адовы бездны, - думал юноша, - и настолько же непроглядны. Что за богомерзкие глаза, за которыми вечно царит ночь, но не видно ни зла, ни добра?». Так ли рациональна была его ненависть к нему, как казалось ему раньше? Есть ли смысл в том, чтобы ненавидеть дождь, небо или ночь, если ипостасям этим нельзя навредить и победить их? Эти явления не имеют разума - ненависть к ним обернется тотальным поражением. Не так ли и с Учихой? Чем руководствуется он, совершая свои поступки?
Он понимал, какой очаг всполыхнул эту злобу к Итачи внутри него. Это была не чужая сила, во много раз превышающая его собственную, и даже не унизительная боль первого поражения. Это было одно только равнодушие со стороны того, чьё признание он стремился получить. «Просто признай меня равным, - думал он, - признай, и я смогу побороть это невыносимое пламя, что сжирает меня изнутри; жить дальше, не оглядываясь назад. Разве я многого прошу?» Но Учиха не собирался уступать даже в мелочах. Он не показывал никаких эмоций, но смотрел на него сверху вниз, не принимая всерьёз. Словно он был насекомым, которого противно давить. Но было одно «но», которое возрождало в нём надежду. «Совсем недавно он показал, что некоторые вещи, совершённые с этим же насекомым не вызывают у него никакого отвращения» - растянутая во весь рот улыбка Дейдары грозила превратиться в гримасу, но он не замечал этого. Это была слабость, и даже осознание того, что его этой слабости подчинили, не мешала чувствовать Дейдаре самодовольство. Для него это означало лишь одно – у мужчины, находящегося рядом с ним, желания были такими же низменными, как и любого другого живого существа. Он не был сверхчеловеком. Он не был богом. Он не был дождём, небом и ночью. Он был сраным уродом с гонадальным взрывом в организме. И это смешило Дейдару. Уверенность в скорой победе вернулась к нему. Он даже мог позволить себе немного расслабиться и во второй раз проверить либидо кланоубийцы.
Подрывник усмехнулся, заметив, что руки Итачи давно уже бездействуют, но взгляд пристален и направлен прямо на него. С тех пор, как он раскрыл его секрет, вид этого человека больше не вызывал в нём трепет. Дейдара задержал дыхание от собственной смелости и приблизился к лицу Учихи. Их губы соприкоснулись. Под одной из рубашек сердце забилось сильнее, но блондину было плевать на это.
Потому что Учиха начал отвечать ему.
Неистово насаживаясь на его член, Дейдара болезненно стонал, ощущая в себе удивительное чувство заполненности, к которому он так и не смог привыкнуть в прошлый раз. Руками Итачи крепко удерживал его бёдра, задавая нужный темп. Мир перед глазами вспыхивал яркими красками, которые, то насыщались густыми, пылающими тонами, то становились нежными, еле заметными. Все предметы в доме приобрели необычную резкость, которая превращала их углы в острейшие лезвия. Волосы Дейдары разметались по спине, прилипая к мокрой от пота коже. В какой-то момент Итачи схватил их и оттянул назад, заставляя Дейдару запрокинуть голову, открывая для себя чувствительную кожу шеи, которую он начал покусывать и обводить языком. Подрывник дрожал от наслаждения. Член внутри него пульсировал, с каждым толчком нажимая на простату и доставляя необыкновенное удовольствие. От эйфории, охватившей его, на глаза наворачивались слёзы. Яростно вцепившись в плечи Итачи, раздирая его кожу ногтями, он насаживался на член до самого основания, не сдерживая стоны блаженства.
Когда он практически достигнул пика, Итачи изменил их положение - приподнявшись с дивана, и, держа разочарованного блондина на весу, он опрокинул его на мягкую обивку. Положив его ногу к себе на плечо, он начал вколачиваться в него, до боли стискивая хрупкое тело в своих руках. Взгляд Итачи уже не блуждал по его телу, а смотрел прямо в лицо своему партнёру – на его пухлый, стонущий рот, белую кожу, покрытую испариной и, на удивление опасные, притягивающие своей глубиной глаза, покрытые пеленой слёз. Они будто бы не участвовали в этой вакханалии: несмотря на дымку наслаждения, через которую им приходилось смотреть на мир, они неотрывно наблюдали за каждым движением кланоубийцы, не мигая и не отводя стылого взгляда. Несколько секунд они жадно следили за ним, пока тело подрывника ненасытно принимало его в себя. Когда Итачи нагнулся к нему, накрывая его губы глубоким поцелуем, зрачки Дейдары невообразимо расширились, а последний стон повис в воздухе.
Спустя минуту Итачи кончил сам, изливаясь в податливое, мягкое тело.
Когда я возвращаюсь в сознание, меня окутывает белая тьма. Вы поймёте, что это такое, если закроете глаза и посмотрите на яркий дневной свет. Именно это я вижу перед собой сейчас - темноту, сквозь которую просачивается сияние. Только её и ничего больше. Первым делом мои руки подбираются к голове. Медленно перебирая ворох волос на макушке, я ощупываю её на предмет повреждений. Мои пальцы умело обшаривают каждый сантиметр затвердевшей кожи, потерявшей чувствительность. Когда поначалу я не нахожу открытых ран, всё произошедшее вдруг кажется иллюзией, насильственно вызванной моим воображением, вследствие травмирующего психику взрыва.
В памяти всё ещё сохранились те мерзостные ощущения вытекающей из органов слизи, лопнувшего мочевого пузыря и, самое главное, раскрывшегося черепа. Я словно был вывернут наизнанку и не только в физическом плане. Мне казалось, будто весь мир лицезреет глубоко запрятанные моим подсознанием чувства и мысли, которые были безжалостно вытащены наружу, и там, корчились и извивались от яркого дневного света, который освещал каждую клеточку их тел, раскрывая их потаённые секреты. Пережив это чувство снова, я вздрогнул, но быстро взял себя в руки. Я глубоко вздохнул. «Итак, произошёл взрыв. Он ослепил меня, и я потерял сознание на … несколько часов? Минут?» - я не мог оглядеться по сторонам и определить, какое сейчас было время. Но я мог вслушаться.
Понимая, что слух мой также изрядно пострадал (шорохи, издаваемые моим собственным телом, доносились до меня словно через плотную стену), я аккуратно перевернулся на бок и приложил ухо к земле, в надежде почувствовать едва уловимую вибрацию земли, которая могла бы сообщить мне, не суетятся ли вблизи люди, оказывая помощь пострадавшим. Кожей ощущая щекочущие песчинки почвы, я замер всем телом, на несколько секунд сливаясь с пыльной дорогой.
Чем дольше я лежал на всё ещё горячей от солнца земле, тем яснее осознавал, что вокруг меня процветает безмолвие, ясное и нерушимое, угнетающее мир своей сквозящей тишиной и нарушаемое лишь резкими, безустанными порывами ветра.
Не нужно было являться зрячим, что бы понять, что происходило в окружающем меня месте. Я не слышал голосов и стонов раненых людей, не слышал звуков толпы, криков птиц, шума прибоя. Вокруг меня полноправно царили смерть и разруха, и их существование было наполнено запахами гниения и разложения мёртвых останков, тонким привкусом крови на растерзанных губах и бесконечной, подавляющей сознание пустотой, которая сквозила из воздуха, пропитывая собой всё моё существо.
До этого момента я не осознавал истинную силу взрывов, считая их ребяческими выходками мальчишки, неспособного на ближние бои, но сейчас мне начинало казаться, что никакое другое явление не может сравниться с этим, и я понял, почему Дейдару так привлекало это занятие.
Оно очищало.
Я засмеялся и поднял голову с земли.
Мои руки вновь вернулись к осмотру. Проскользнув над колючим ёршиком волос, они сместились к макушке, очертили её невесомым прикосновением и поднялись выше. В этот момент я понял, что всё далеко не так хорошо, как я себе представлял, потому что пальцы на моей левой руке окунулись в какой-то размягчённый разлом за виском, сочащийся горячей жидкостью. Я успел погрузить указательный и средний пальцы на одну фалангу внутрь, пока кожа на них не столкнулась с торчащим обломком кости, и не повредилась об него. Сердце пропустило один удар, и я одёрнул руку. Очень ясно почувствовал, как под кожей пульсирует височная мышца. Боли я не ощущал - благодаря запретной технике моя голова полностью потеряла чувствительность, но это вовсе не означало, что на мне не было серьёзных (смертельных?) повреждений.
- Плохо выглядишь, Кисаме – голос Итачи возник из неоткуда и начал стремительно ко мне приближаться. Я вздрогнул от неожиданности.
- Это точно сделал Дейдара? – я до сих пор не мог поверить в то, что произошло. - Вы видели когда-нибудь такую силу? – я обвёл руками окружавшее меня безмолвие, пытаясь представить, что творится за плотными сгустком черноты, сосредоточенным под моими веками.
- Ты порядком разозлил его, - я почувствовал, как Итачи присел рядом со мной на корточки, разглядывая моё лицо. - Поднимайся. Я доведу тебя до дома, - на мой вопрос он так и не ответил.
- Хорошо, – я не удержался и на одном дыхании произнёс, – но я ни хера не вижу.
Итачи издал какой-то странный, фыркающий звук:
- Я заметил. Твоё лицо… - до конца я не дослушал. Мои руки уже зашарили в районе шеи, перебираясь всё выше и вздрагивая от каждого прикосновения. Ощупывая непонятный ком костей, возникший на месте моего лица, меня передёрнуло. Готов был поспорить, что выглядел он как перемолотый медвежьей пастью кусок мяса, растерзанный острыми зубами, но не дожёванный до конца.
Под левым глазом, наполненным непонятной липкой жидкостью, свисала расплющенная сосудистая оболочка, похожая на кусок желудочной слизи, намертво застывшей и отвратительно холодной. Я мог бы даже сказать о её вкусе - стекающее по щекам вещество попадало прямо к моим окровавленным губам и там, смешиваясь со слюной, проскальзывало в воспалённое, распухшее горло. Оно не имела ничего общего с некогда упругим и плотным глазным яблоком.
Мой нос превратился в гору переломанных костей, торчащих из-под кожи. Носовая кость была сломана, малые хрящи стёрты в порошок. В тонких разрывах кожи сияли эластичные мыщцы, гладкие и приятные на ощупь – совершенно целые, не задетые осколками и торчащими изнутри костями. Я проверил шею. В кожу впивались стёкла, она рябела ожогами и кровоподтёками, но артерии остались нетронутыми. Ярёмная вена судорожно продолжала гонять кровь по моему телу. Удивительно, что она не была ничем задета. Впрочем, нетронутую артерию компенсировал мой затылок, превратившийся в один огромный слипшийся кровяной кусок, из которого торчали обрывки кожи и волос. Ощупывая свою многострадальную голову, я не понимал, на чём держится мой череп. Возможно, кожа головы и сетка вен как-то скрепляли мою расшатавшуюся, как старый бесполезный болт, черепную коробку; я не чувствовал боли – и это сильно затрудняло «диагноз». Под правым глазом торчал кусочек металла. Он находился прямо под глазным яблоком и входил под него, должно быть, лишь на парочку бу, что могло означать – зрение потеряно не бесследно. Возможно, он пережимал какой-нибудь нерв своим острием и его необходимо вытащить как можно быстрее, с врачебной помощью, разумеется. Итачи неторопливо ждал окончание моего осмотра. Я не мог не спросить его.
- Всё настолько плохо выглядит?
Долю секунды он молчал, обдумывая свои слова.
- Скажем так, лекарю ты доставишь очень много хлопот. Поднимайся. И заверни свои кишки на место, – чертыхаясь и проклиная про себя мстительность подрывника, я начал шарить по животу. Тонкая кишка, на ощупь напоминающая переваренного и полого внутри червя, выскальзывала из рук. Наблюдая за моей нелепой вознёй, Итачи спросил:
- Ты воспользовался техникой, что бы заглушить боль?
Заталкивая внутренности на место, я ответил:
- Да. Рефлексы сработали автоматически. А что с остальными людьми, Итачи-сан? Они мертвы?
- Здесь больше никого нет
-Что значит нет? – я с удивлением посмотрел на него (точнее туда, где он предположительно находился) и, разумеется, моё красочно показанное удивление было немного подпорчено свисающими со всех мест кусками кожи и застывшими сгустками крови. – Здесь была целая толпа народу, когда всё это произошло.
Внезапно я почувствовал, что Итачи отводит взгляд. Неожиданно его бархатный, очень низкий голос звучит прямо у моего уха.
- Это был не совсем обычный взрыв, Кисаме. Не из тех, что он делал раньше – гораздо более опасный. Пожалуйста, попробуй встать и постарайся не задавать вопросов, хотя бы сейчас.
Его голос был необъяснимо мягким, лишённым равнодушия. Его руки помогли мне подняться.
Медленно, опираясь на неожиданно сильное тело и слушая его указания, я побрёл к дому.
Внезапно я вздрогнул. Чередой вспышек в моей голове пронеслась картина из детства, очень далёкая и практически забытая. Она вынырнула из моего подсознания так неожиданно, что чуть не сбила меня с ног. Я ненадолго замер, и Итачи терпеливо остановился рядом со мной. Перед глазами застыло воспоминание о кровавом зрелище, которое предстало передо мной в своём самом дьявольском обличии, поражающим своей откровенностью и наводящим ужас.
Это было тяжёлое время для деревни – враждебное взаимоотношение с соседствующими странами не давало Ягуре покоя. Людей не хватало, и зачастую на задания отправляли детей, совсем ещё неокрепших и слабых, изучивших лишь самые основы искусства шиноби. День, который всплыл у меня в памяти, был как раз таким. Профессиональные бойцы были заняты в ближних боях с врагами, удерживая оборону Кири. Медики залечивали многочисленные раны немногочисленных бойцов, сумевших выбраться живыми из цепких рук противников. Высшие мастера тайдзюцу и гендзюцу с успехом сражались на границах деревни, но вражеских отрядов не убавлялось. Тогда на задание отправили команду десятилетних учеников, сильнейших в своей возрастной категории. Но, разумеется, их сил оказалось недостаточно, чтобы противостоять подразделению бойцов из Ивагакуре. Они должны были только отвлечь врагов на некоторое время, пока настоящие ниндзя не прибыли бы на помощь. Они ушли в час дня, провожаемые обеспокоенными матерями и так и не вернулись.
Для нас - тогда ещё учеников младшей школы ниндзютцу, этот день был страшнейшим, потому что спустя двое суток их искалеченные, порубленные на куски тела показали именно нам. Я помню распухшие от многочисленных ударов лица, переломанные хребты, бесконечно вывихнутые запястья, застывшие в самых ненатуральных позах изломанные спины, отрубленные ноги. Я видел поседевшие от долгих пыток волосы, но, что самое страшное, редели они на головах маленьких ребят, чуть старше меня, прикрывая собой их тщедушные детские тела. И кровь, море крови, бесконечное месиво густых, медленно сползающих с лица алых сгустков. Мне не было их жаль, вовсе нет – уже тогда я был достаточно жестоким ребёнком, но я был глубоко поражен. Издевательства, причинённые им, поистине могли называться зверскими. Наблюдая за этим зрелищем, многие ученики расплакались, за что учителя хватали их за шкирку и носом утыкали прямо в раздробленные мясные лица. Они пытались показать нам, насколько серьёзной была обстановка, и как сильно накалились отношения между деревнями. Они вкладывали в нас обжигающую ненависть, заставляя чувствовать отвращение по отношению к нашим врагам. И мы чувствовали его. Под толстым слоем страха в нас возгоралась ненависть – пока что лишь маленькая искра, которая с течением времени грозила превратиться в ярко пылающий пожар, молящий об отмщении.
О том, что они были убиты и изувечены не вражеским поселением, а собственными наставниками, я узнал гораздо позднее, когда ненависть ко всему живому в моей душе успела вылиться во всепоглощающий костёр ярости, едкий и сжигающий изнутри. Разъедающий дым огня уже успел добраться до моего сердца и выжечь его до черноты.
Почему я вдруг вспомнил об этом?
Не знаю. И не хочу думать.
@темы: собственное, фанфикшн
-
-
09.08.2013 в 15:31