Название: Глубина
Часть: 4
Автор: Naive.Madman
Бета: Лилиан Уинтер
Пейринг: Итачи/Дейдара, Кисаме/Дейдара (в мыслях первого)
Рейтинг: NC-21
Жанр: Grapefruit, Angst, местами POV, мистика, психология
Предупреждения:слеш
Дисклаймер: отказ от прав на героев. Какой-либо коммерческой выгоды данным произведением не несу.
Состояние: в процессе
Размещение: с сохранением авторства, ссылкой на оригинал
Саммари: Мы все просто слетели с катушек. Мы были на грани, и всё, что требовалось нам - спусковой крючок, запускающий механизм. По его сигналу мы были готовы убивать и трахаться; мы жаждали галлюцинаций, открывающих нам новые вселенные, позволяющих видеть то, что ранее никому не было доступно. Мы были в самой глубине развращающей бездны, обволакивающей нас и впускающей в своё нутро.
Но знали ли мы об этом?
читать дальшеОтступление
Я искренне полагал, что после смерти меня не будет ничего ждать: ни радости, ни боли, ни разочарования, и так оно и было – до сегодняшнего дня. Это был день, когда плотная завеса дарованной мне тишины растворилась, оголяя передо мной силуэт человека, который не давал мне покоя при жизни и пытался отобрать его сейчас, нарушая мой хрупкий сон в катакомбах вечного царства мёртвых. Его призрачный образ витал перед моими глазами, а я не мог ни закрыть их, ни отвести в сторону, потому что, фактически, их у меня и не было – после смерти моё искусственное тело было разобрано на части, ненужные детали которого оказались захоронены в глубинах пещеры для извлечения биджу, что же говорить о сердце – единственном органе, оставшимся во мне со времён отрочества – оно было погребено в желудке хищного полурастения с разумом моллюска и желудком прожорливого паразитического червя, чья любовь к мясным деликатесам не была секретом ни для кого из членов акацке. Моего тела больше не существовало в реальности, поэтому я практически уверен, что оболочка, в которой я находился сейчас, называлась душой. Подумать только, а ведь сотни мертвецов, с которым мне приходилось встречаться в своей прошлой жизни, будь у них право голоса, сказали бы, что этого естества я был лишён с рождения. Ах, посмотреть бы сейчас на их лица из субстанции моего душевного мира! Но, что же это? Неужели во мне остались силы для иронии? Я думал, эмоции – это не то, что положено мёртвому, его успокоение кроется в отсутствии любого рода чувств и переживаний. Сейчас я с изумлением вспоминаю слова, которые сказал когда-то подрывнику, и которые, не без издёвок, можно назвать пророческими.
Да, припоминаю… Была глубокая ночь, и я нежился в умиротворённой тиши леса, смазывая маслом скрипучие механизмы Хируко. Я слышал только, как шелестела листва на колеблемых ветром деревьях, как гнулись стебли растений, склоняя свои головы к земле, как разлетался песок и шуршал в кустах ночной охотник, и как редким уханьем желтоглазая сова дополняла мелодию умиротворения в этих магических покоях леса. Я видел только мрачную синеву неба, глубокую, словно океан, по которой двигались практически невидимые во тьме клубни облаков, похожие на крылатые дирижабли, настолько огромные, что, появись они на небе днём, могли бы затмить собой солнце, навеки скрыв его за лиловыми подтёками своей ватно-марлевой плоти. Я всё видел и слышал, но не мог ощутить вкуса этой ночи, почувствовать на губах горьковатую смолу медленно растворяющихся во мраке деревьев, что кормили густое марево тьмы соками своих могучих тел. Да, я видел, как их исполинские тени рассеивались, превращаясь в крупинки, что прилипали к моему гладко выструганному лицу, за которое нельзя было зацепиться, и как ветер уносил их от меня, и как я испытывал разочарование, видя, что он направляет их прямо в бездонную пасть Никты, что пожирала свой лес: я видел всё, но ничего не мог почувствовать. Я не мог осязать, потому что моё тело не различало прикосновений, я не обонял запахи леса; но даже использования только двух чувств: слуха и зрения мне хватало для достижения эстетического апогея. Это была магия - истинное великолепие тьмы, и я был счастлив, находясь внутри этого шелестящего сгустка, заполненного стрекотанием цикад, крадущимися шагами хищников и песнопениями леса. Но ты смог разрушить недолговечное колдовство, решив проснуться в этот фантастический час.
- Чем вы занимаетесь здесь, Данна?
Как только неосторожные слова были произнесены, тонкая нить, связывающая меня с лесом, оборвалась. Её перерубил ты, потому что звуки твоего голоса разбудили чутко спящее божество, и оно разрослось, зашумело, свирепствуя от того, что кто-то посмел нарушить его покой. Твои крики спугнули блуждающую по земле ночь, и каждый твой последующий возглас, каждое необдуманное слово пробуждали всё больше и больше объятых эфемерным сном жизней. Ты заставил вспорхнуть испуганных птиц, а мелкое зверьё – пуститься наутёк. Громогласность исходила из тебя, пропитывая собой лес, тормоша его седые ветви. Даже твоё дыхание казалось оглушительным в этой священной тишине. И все эти звуки, порождённые твоим пробуждением и произошедшие в один миг, разрушили атмосферу безмолвия, гармоничное сочетание звуков и запахов природы. Сон земного шара был встревожен, и всё вокруг, ранее окутанной дымкой дремоты, начало пробуждаться и стряхивать с себя забвение Морфея.
Итак, покой был растерзан, и вокруг меня разбушевались звуки. Лес взревел, в остервенении рассекая воздух своими хлёсткими ветвями. Плавные вздохи шелестящей травы сменило гулкое завывание ветра. Подумать только, даже небо - эта бесконечная смоляная пропасть, усыпанная мириадами мерцающих звёзд, рядом с которыми, как нигде больше, чувствуешь себя ничтожно одиноким - даже оно отступило перед твоей немеркнущей силой. Огромные небесные корабли обесцвечивались на глазах, превращаясь в круги синяков, заживающих с каждой проходящей секундой. Словно ударом молнии, чернеющую за горизонтом тьму пронзило тонкой полосой рассвета, что сильно напоминала мне колотую рану, с сочащимися из неё розоватыми подтёками – признаками поднимающегося солнца. Это явление было необъяснимым, как будто вокруг тебя ореолом светило сияние, которым ты ослеплял каждое живое существо, вальяжно разомлевшее в этой прекрасной тьме. Лишь одно твоё присутствие заставило ночь покинуть свой величественный трон, уступая его бледно-жёлтому светилу, мерцающему где-то в глубине небес, но уже готовому обрушиться на землю.
Тогда-то я и понял, что твоё искусство сводилась к одному лишь глаголу – ослеплять, в то время как моё желало нежиться в безмолвной тиши. Ты оставлял после себя разрушения, ты выводил из равновесия гармоничный уклад жизни, а я всячески пытался сохранить его, навеки усыпив красоту в той форме, в которой она находилась на вершине своей жизни. Ты горел заживо, и бушующее вокруг тебя пламя сжигало всё, что встречало на своём пути – ты тянул за собой великолепие красоты, уничтожая её и даже не замечая этого. Мы были противоположны, как два полушария земли, и между нами никогда не могло быть близости, и даже эмпатия была нам не свойственна.
Тогда, в безмолвии уходящей ночи, я произнёс:
- Ты мёртвого поднимешь из могилы, Дейдара
И ты поднял… В самом деле, поднял.
Но для какой цели?
-
(Кисаме)
Разумеется, это было ошибкой. Но кто знал, что моя маленькая слабость обернётся такой катастрофой? Когда я увидел Итачи, стоящего у противоположной стены и наблюдавшего за нами, но смотрящего не на меня, а чуть дальше - туда, где ошмётки крови (когда её успело стать так много?) обрамляли изуродованный рот, моё сердце рухнуло куда-то вниз. Его взгляд был абсолютно равнодушным, но нутром я чувствовал расползающийся внутри него гнев. Ему бы ничего не стоило уничтожить меня на этом самом на месте, не прибегая к технике ниндзютцу или оружию, но он предпочёл оставить меня в живых, бросив в мою сторону лишь угрожающее «уходи». Мне не нужно было повторять.
Впрочем, не Итачи мне нужно было опасаться, а кое-кого другого. Жаль только, что понял я это, когда было уже поздно…
Случалось ли с вами такое, что все окружающие предметы вдруг сливаются в беспросветное пятно, и только одна вещь, ясная и чёткая, сконцентрирована перед глазами и завладевает всеми вашими мыслями?
В моём случае, это были губы – две слипшиеся полоски с едва заметными трещинками в уголках. Их воспалённая кожа действовала на меня гипнотически, и ненадолго я потерял счёт времени, обводя взглядом их аппетитные контуры. Это было как с той женщиной, но в этот раз желание не накатило на меня так резко – скорее, я намеренно растягивал удовольствие, постепенно доводя себя до сексуального исступления. Наверное, больше всего меня возбуждал цвет – обескровленная от холода кожа имела нежный, едва уловимый оттенок бледно розового, и это делало её похожей на лепесток несозревшей розы. Подрывник, находившийся в тени моего тела, замер, как статуя, не совершая никаких движений. Мне это не нравилось – я хотел понаблюдать за тем, как кожа на его губах будет натягиваться, когда он будет говорить, и как некоторое восклицание оголит передо мной белесую эмаль зубов; но подрывник молчал, и с каждой секундой его губы превращались в узкую полоску, теряя свои контуры и полноту. Я из последних сил цеплялся за самообладание, но всё же это вывело меня из себя.
Я разорвал их в клочья.
-
(Итачи)
Дейдара неосознанно болтает ногами, как Саске когда-то в далёком детстве. Его взгляд намертво прикован к восточному окну: можно было подумать, что он увидел там что-то интересное, если бы не остекленевшие, расфокусированные зрачки. Нижняя уздечка его губы порвана и свисает вниз, рана от зубов Кисаме заполняется кровью, сколько бы я её не промывал, но он не замечает этого – его мысли направлены куда-то вглубь самого себя. Я знаю, где он, но не хочу мешать. Ступор делает его похожим на аутиста, что, в свою очередь, создаёт в нём некую иллюзию беззащитности, готовую развеяться, как призрачный пустынный мираж – от любого постороннего шороха. Душа его витала где-то далеко, в шелестящих, словно старые письма, воспоминаниях, и как бы я не старался, отсюда я не мог разглядеть его грёз и надежд, прятавшихся в густом и непроглядном мареве памяти.
Мне было интересно, как выглядит тот мир, в который он уходит от реальности. Пахнет ли он порохом его бомб? Почему-то мне казалось, что да.
Но об этом позже.
Я хотел бы предупредить его, что опасно так открыто и безбоязненно мечтать здесь, но разве он когда-нибудь вслушивался в мои слова?
Несмотря на полную изоляцию мыслей, тело его воспринимало звуки внешнего мира с чуткостью лесного зверя, готового броситься на любого, кто посмеет потревожить его покой. Он был сосредоточен и расслаблен одновременно.
Невольно, наблюдая за ним, я стал думать о собственном брате. Маленький, глупый Саске… Когда-то он сидел точно так же, уже не плача, но трогательно закусив губу от боли в повреждённой ноге. Его глаза были затуманены, но направлены прямо на меня, и мысли, плескавшиеся в них, заставляли моё сердце содрогаться. Они твердили о нежнейшей братской любви, на которую только способен ребёнок, о чистоте души и предвкушении долгой счастливой жизни, но, что гораздо страшнее, они кричали о вере в своего старшего брата – всепоглощающей, застилающей другие чувства. Прости меня, Саске, за то, что я лишил тебя всего, оставив взамен лишь неистовую, пожирающую изнутри ненависть, которую ты не заслужил. Как часто я повторял эти извинения, как молитву? Нельзя и сосчитать. Но что они мне дают? Одно лишь раскаяние, которое прижало меня к себе, не позволяя сделать и шагу в сторону.
Маленький, глупый Саске – таким я его помню, - бесконечно наивное дитя с лучистым и искренним взглядом. Я не могу перестать задаваться вопросом, каким бы он вырос, не вмешайся я в его судьбу. Ярость наточила его мастерство, а злость подтолкнула к желаемой цели. Он стал сильнее – намного сильнее, чем мог бы стать в той безоблачной жизни, которую я у него отобрал, но почему-то это не успокаивает меня. Я часто думаю о том, каким бы он стал, будь у меня возможность избежать трагедии той ночи. Но, видит Бог, я не хочу знать ответа…
Я отпускаю мысли о брате с неохотой, цепляясь за них, как за спасительный круг, удерживающий меня на плаву, но в то же время ощущаю и лёгкость, как человек, отпускающий свои грехи, на время обретает успокоение нечестивой души.
Глаза Дейдары по-прежнему стынут, словно он позирует незримому скульптору, невесомыми движениями вырисовывавшему из глины его худое лицо. Его сердце трепещет, отдавшись на поруки сладострастных иллюзий.
В нём плещутся другие, совсем другие сны.
-
Очень далёкое отступление
Запах. Запах свежести, которая наступала через несколько часов после взрыва, уничтожая конечные последствия разрушений. Она всегда была приятна мне.
Чтобы построить новое, нужно уничтожить всё старое – так я считал. Я хотел увидеть мир, лишённый теней - обездоленную пустошь без единого живого существа. Я хотел умереть в пустоте нового мира, зная, что остался последним человеком на земле. Я хотел привести все труды эволюции к нулю. Отправить планету в Докембрий. Предотвратить историю наших предков и дать место новой, никому не известной. Кануть небытие, втянув за собой вселенную. Оставить после себя лишь бесконечный лимб, очищенный от людских прегрешений.
Вот к чему я подсознательно стремился – к очищению земли. Тотальному уничтожению человечества. Исчезновению всех видов. Это были мой рай и моя страсть. Одержимая мечта, диктующая условия моей жизни.
Мой мир белоснежен, в нём нет никаких красок. Но белизна в нём не одномерна – местами на ней выступают тёмные пятна, скопления едва заметной черноты. Но он наполнен звуками падения камней с высоты около четырнадцати тысяч ри. Уверен, ты никогда не слышал подобного звука. На Земле невозможно отыскать место столь же высокое, как это. Оно выше неба. Если тебе интересно, это порфиры. Ты знаешь, как они выглядят? У них терракотовый цвет, чуть уходящий в багровый оттенок. Они бывают разных размеров, но те, что падают в моём мире, гораздо больше средних, я бы сказал, они похожи на гигантские породы горных камней. Я внимал этому звуку с рождения и перестал видеть его исключительность, но если бы я имел возможность услышать его всего раз, я бы подумал, что так умирают планеты. Нет, в самом деле.
Нам всё известно о наших мирах, верно? Мы видим их во сне, но к утру забываем, как они выглядят.
Я не могу говорить большего: не потому, что нельзя, а из-за скупости существующих слов, которыми нельзя обласкать мой пристанище. Но, тем не менее, я ответил на твой вопрос.
Это был не порох.
Часть: 4
Автор: Naive.Madman
Бета: Лилиан Уинтер
Пейринг: Итачи/Дейдара, Кисаме/Дейдара (в мыслях первого)
Рейтинг: NC-21
Жанр: Grapefruit, Angst, местами POV, мистика, психология
Предупреждения:слеш
Дисклаймер: отказ от прав на героев. Какой-либо коммерческой выгоды данным произведением не несу.
Состояние: в процессе
Размещение: с сохранением авторства, ссылкой на оригинал
Саммари: Мы все просто слетели с катушек. Мы были на грани, и всё, что требовалось нам - спусковой крючок, запускающий механизм. По его сигналу мы были готовы убивать и трахаться; мы жаждали галлюцинаций, открывающих нам новые вселенные, позволяющих видеть то, что ранее никому не было доступно. Мы были в самой глубине развращающей бездны, обволакивающей нас и впускающей в своё нутро.
Но знали ли мы об этом?
читать дальше
Я искренне полагал, что после смерти меня не будет ничего ждать: ни радости, ни боли, ни разочарования, и так оно и было – до сегодняшнего дня. Это был день, когда плотная завеса дарованной мне тишины растворилась, оголяя передо мной силуэт человека, который не давал мне покоя при жизни и пытался отобрать его сейчас, нарушая мой хрупкий сон в катакомбах вечного царства мёртвых. Его призрачный образ витал перед моими глазами, а я не мог ни закрыть их, ни отвести в сторону, потому что, фактически, их у меня и не было – после смерти моё искусственное тело было разобрано на части, ненужные детали которого оказались захоронены в глубинах пещеры для извлечения биджу, что же говорить о сердце – единственном органе, оставшимся во мне со времён отрочества – оно было погребено в желудке хищного полурастения с разумом моллюска и желудком прожорливого паразитического червя, чья любовь к мясным деликатесам не была секретом ни для кого из членов акацке. Моего тела больше не существовало в реальности, поэтому я практически уверен, что оболочка, в которой я находился сейчас, называлась душой. Подумать только, а ведь сотни мертвецов, с которым мне приходилось встречаться в своей прошлой жизни, будь у них право голоса, сказали бы, что этого естества я был лишён с рождения. Ах, посмотреть бы сейчас на их лица из субстанции моего душевного мира! Но, что же это? Неужели во мне остались силы для иронии? Я думал, эмоции – это не то, что положено мёртвому, его успокоение кроется в отсутствии любого рода чувств и переживаний. Сейчас я с изумлением вспоминаю слова, которые сказал когда-то подрывнику, и которые, не без издёвок, можно назвать пророческими.
Да, припоминаю… Была глубокая ночь, и я нежился в умиротворённой тиши леса, смазывая маслом скрипучие механизмы Хируко. Я слышал только, как шелестела листва на колеблемых ветром деревьях, как гнулись стебли растений, склоняя свои головы к земле, как разлетался песок и шуршал в кустах ночной охотник, и как редким уханьем желтоглазая сова дополняла мелодию умиротворения в этих магических покоях леса. Я видел только мрачную синеву неба, глубокую, словно океан, по которой двигались практически невидимые во тьме клубни облаков, похожие на крылатые дирижабли, настолько огромные, что, появись они на небе днём, могли бы затмить собой солнце, навеки скрыв его за лиловыми подтёками своей ватно-марлевой плоти. Я всё видел и слышал, но не мог ощутить вкуса этой ночи, почувствовать на губах горьковатую смолу медленно растворяющихся во мраке деревьев, что кормили густое марево тьмы соками своих могучих тел. Да, я видел, как их исполинские тени рассеивались, превращаясь в крупинки, что прилипали к моему гладко выструганному лицу, за которое нельзя было зацепиться, и как ветер уносил их от меня, и как я испытывал разочарование, видя, что он направляет их прямо в бездонную пасть Никты, что пожирала свой лес: я видел всё, но ничего не мог почувствовать. Я не мог осязать, потому что моё тело не различало прикосновений, я не обонял запахи леса; но даже использования только двух чувств: слуха и зрения мне хватало для достижения эстетического апогея. Это была магия - истинное великолепие тьмы, и я был счастлив, находясь внутри этого шелестящего сгустка, заполненного стрекотанием цикад, крадущимися шагами хищников и песнопениями леса. Но ты смог разрушить недолговечное колдовство, решив проснуться в этот фантастический час.
- Чем вы занимаетесь здесь, Данна?
Как только неосторожные слова были произнесены, тонкая нить, связывающая меня с лесом, оборвалась. Её перерубил ты, потому что звуки твоего голоса разбудили чутко спящее божество, и оно разрослось, зашумело, свирепствуя от того, что кто-то посмел нарушить его покой. Твои крики спугнули блуждающую по земле ночь, и каждый твой последующий возглас, каждое необдуманное слово пробуждали всё больше и больше объятых эфемерным сном жизней. Ты заставил вспорхнуть испуганных птиц, а мелкое зверьё – пуститься наутёк. Громогласность исходила из тебя, пропитывая собой лес, тормоша его седые ветви. Даже твоё дыхание казалось оглушительным в этой священной тишине. И все эти звуки, порождённые твоим пробуждением и произошедшие в один миг, разрушили атмосферу безмолвия, гармоничное сочетание звуков и запахов природы. Сон земного шара был встревожен, и всё вокруг, ранее окутанной дымкой дремоты, начало пробуждаться и стряхивать с себя забвение Морфея.
Итак, покой был растерзан, и вокруг меня разбушевались звуки. Лес взревел, в остервенении рассекая воздух своими хлёсткими ветвями. Плавные вздохи шелестящей травы сменило гулкое завывание ветра. Подумать только, даже небо - эта бесконечная смоляная пропасть, усыпанная мириадами мерцающих звёзд, рядом с которыми, как нигде больше, чувствуешь себя ничтожно одиноким - даже оно отступило перед твоей немеркнущей силой. Огромные небесные корабли обесцвечивались на глазах, превращаясь в круги синяков, заживающих с каждой проходящей секундой. Словно ударом молнии, чернеющую за горизонтом тьму пронзило тонкой полосой рассвета, что сильно напоминала мне колотую рану, с сочащимися из неё розоватыми подтёками – признаками поднимающегося солнца. Это явление было необъяснимым, как будто вокруг тебя ореолом светило сияние, которым ты ослеплял каждое живое существо, вальяжно разомлевшее в этой прекрасной тьме. Лишь одно твоё присутствие заставило ночь покинуть свой величественный трон, уступая его бледно-жёлтому светилу, мерцающему где-то в глубине небес, но уже готовому обрушиться на землю.
Тогда-то я и понял, что твоё искусство сводилась к одному лишь глаголу – ослеплять, в то время как моё желало нежиться в безмолвной тиши. Ты оставлял после себя разрушения, ты выводил из равновесия гармоничный уклад жизни, а я всячески пытался сохранить его, навеки усыпив красоту в той форме, в которой она находилась на вершине своей жизни. Ты горел заживо, и бушующее вокруг тебя пламя сжигало всё, что встречало на своём пути – ты тянул за собой великолепие красоты, уничтожая её и даже не замечая этого. Мы были противоположны, как два полушария земли, и между нами никогда не могло быть близости, и даже эмпатия была нам не свойственна.
Тогда, в безмолвии уходящей ночи, я произнёс:
- Ты мёртвого поднимешь из могилы, Дейдара
И ты поднял… В самом деле, поднял.
Но для какой цели?
(Кисаме)
Разумеется, это было ошибкой. Но кто знал, что моя маленькая слабость обернётся такой катастрофой? Когда я увидел Итачи, стоящего у противоположной стены и наблюдавшего за нами, но смотрящего не на меня, а чуть дальше - туда, где ошмётки крови (когда её успело стать так много?) обрамляли изуродованный рот, моё сердце рухнуло куда-то вниз. Его взгляд был абсолютно равнодушным, но нутром я чувствовал расползающийся внутри него гнев. Ему бы ничего не стоило уничтожить меня на этом самом на месте, не прибегая к технике ниндзютцу или оружию, но он предпочёл оставить меня в живых, бросив в мою сторону лишь угрожающее «уходи». Мне не нужно было повторять.
Впрочем, не Итачи мне нужно было опасаться, а кое-кого другого. Жаль только, что понял я это, когда было уже поздно…
Случалось ли с вами такое, что все окружающие предметы вдруг сливаются в беспросветное пятно, и только одна вещь, ясная и чёткая, сконцентрирована перед глазами и завладевает всеми вашими мыслями?
В моём случае, это были губы – две слипшиеся полоски с едва заметными трещинками в уголках. Их воспалённая кожа действовала на меня гипнотически, и ненадолго я потерял счёт времени, обводя взглядом их аппетитные контуры. Это было как с той женщиной, но в этот раз желание не накатило на меня так резко – скорее, я намеренно растягивал удовольствие, постепенно доводя себя до сексуального исступления. Наверное, больше всего меня возбуждал цвет – обескровленная от холода кожа имела нежный, едва уловимый оттенок бледно розового, и это делало её похожей на лепесток несозревшей розы. Подрывник, находившийся в тени моего тела, замер, как статуя, не совершая никаких движений. Мне это не нравилось – я хотел понаблюдать за тем, как кожа на его губах будет натягиваться, когда он будет говорить, и как некоторое восклицание оголит передо мной белесую эмаль зубов; но подрывник молчал, и с каждой секундой его губы превращались в узкую полоску, теряя свои контуры и полноту. Я из последних сил цеплялся за самообладание, но всё же это вывело меня из себя.
Я разорвал их в клочья.
(Итачи)
Дейдара неосознанно болтает ногами, как Саске когда-то в далёком детстве. Его взгляд намертво прикован к восточному окну: можно было подумать, что он увидел там что-то интересное, если бы не остекленевшие, расфокусированные зрачки. Нижняя уздечка его губы порвана и свисает вниз, рана от зубов Кисаме заполняется кровью, сколько бы я её не промывал, но он не замечает этого – его мысли направлены куда-то вглубь самого себя. Я знаю, где он, но не хочу мешать. Ступор делает его похожим на аутиста, что, в свою очередь, создаёт в нём некую иллюзию беззащитности, готовую развеяться, как призрачный пустынный мираж – от любого постороннего шороха. Душа его витала где-то далеко, в шелестящих, словно старые письма, воспоминаниях, и как бы я не старался, отсюда я не мог разглядеть его грёз и надежд, прятавшихся в густом и непроглядном мареве памяти.
Мне было интересно, как выглядит тот мир, в который он уходит от реальности. Пахнет ли он порохом его бомб? Почему-то мне казалось, что да.
Но об этом позже.
Я хотел бы предупредить его, что опасно так открыто и безбоязненно мечтать здесь, но разве он когда-нибудь вслушивался в мои слова?
Несмотря на полную изоляцию мыслей, тело его воспринимало звуки внешнего мира с чуткостью лесного зверя, готового броситься на любого, кто посмеет потревожить его покой. Он был сосредоточен и расслаблен одновременно.
Невольно, наблюдая за ним, я стал думать о собственном брате. Маленький, глупый Саске… Когда-то он сидел точно так же, уже не плача, но трогательно закусив губу от боли в повреждённой ноге. Его глаза были затуманены, но направлены прямо на меня, и мысли, плескавшиеся в них, заставляли моё сердце содрогаться. Они твердили о нежнейшей братской любви, на которую только способен ребёнок, о чистоте души и предвкушении долгой счастливой жизни, но, что гораздо страшнее, они кричали о вере в своего старшего брата – всепоглощающей, застилающей другие чувства. Прости меня, Саске, за то, что я лишил тебя всего, оставив взамен лишь неистовую, пожирающую изнутри ненависть, которую ты не заслужил. Как часто я повторял эти извинения, как молитву? Нельзя и сосчитать. Но что они мне дают? Одно лишь раскаяние, которое прижало меня к себе, не позволяя сделать и шагу в сторону.
Маленький, глупый Саске – таким я его помню, - бесконечно наивное дитя с лучистым и искренним взглядом. Я не могу перестать задаваться вопросом, каким бы он вырос, не вмешайся я в его судьбу. Ярость наточила его мастерство, а злость подтолкнула к желаемой цели. Он стал сильнее – намного сильнее, чем мог бы стать в той безоблачной жизни, которую я у него отобрал, но почему-то это не успокаивает меня. Я часто думаю о том, каким бы он стал, будь у меня возможность избежать трагедии той ночи. Но, видит Бог, я не хочу знать ответа…
Я отпускаю мысли о брате с неохотой, цепляясь за них, как за спасительный круг, удерживающий меня на плаву, но в то же время ощущаю и лёгкость, как человек, отпускающий свои грехи, на время обретает успокоение нечестивой души.
Глаза Дейдары по-прежнему стынут, словно он позирует незримому скульптору, невесомыми движениями вырисовывавшему из глины его худое лицо. Его сердце трепещет, отдавшись на поруки сладострастных иллюзий.
В нём плещутся другие, совсем другие сны.
Очень далёкое отступление
Запах. Запах свежести, которая наступала через несколько часов после взрыва, уничтожая конечные последствия разрушений. Она всегда была приятна мне.
Чтобы построить новое, нужно уничтожить всё старое – так я считал. Я хотел увидеть мир, лишённый теней - обездоленную пустошь без единого живого существа. Я хотел умереть в пустоте нового мира, зная, что остался последним человеком на земле. Я хотел привести все труды эволюции к нулю. Отправить планету в Докембрий. Предотвратить историю наших предков и дать место новой, никому не известной. Кануть небытие, втянув за собой вселенную. Оставить после себя лишь бесконечный лимб, очищенный от людских прегрешений.
Вот к чему я подсознательно стремился – к очищению земли. Тотальному уничтожению человечества. Исчезновению всех видов. Это были мой рай и моя страсть. Одержимая мечта, диктующая условия моей жизни.
Мой мир белоснежен, в нём нет никаких красок. Но белизна в нём не одномерна – местами на ней выступают тёмные пятна, скопления едва заметной черноты. Но он наполнен звуками падения камней с высоты около четырнадцати тысяч ри. Уверен, ты никогда не слышал подобного звука. На Земле невозможно отыскать место столь же высокое, как это. Оно выше неба. Если тебе интересно, это порфиры. Ты знаешь, как они выглядят? У них терракотовый цвет, чуть уходящий в багровый оттенок. Они бывают разных размеров, но те, что падают в моём мире, гораздо больше средних, я бы сказал, они похожи на гигантские породы горных камней. Я внимал этому звуку с рождения и перестал видеть его исключительность, но если бы я имел возможность услышать его всего раз, я бы подумал, что так умирают планеты. Нет, в самом деле.
Нам всё известно о наших мирах, верно? Мы видим их во сне, но к утру забываем, как они выглядят.
Я не могу говорить большего: не потому, что нельзя, а из-за скупости существующих слов, которыми нельзя обласкать мой пристанище. Но, тем не менее, я ответил на твой вопрос.
Это был не порох.
@темы: собственное, фанфикшн
-
-
02.06.2013 в 18:50