Нашла свою старую работу на беоне (разумеется, опубликованную без разрешения) - сопливую, с абсолютно корявой шапкой.
Перетащила сюда. Исправила. Переворошила в своей памяти события, которые повлекли за собой это творение. Точнее, попыталась, потому что вспоминалось плохо.
Просто удивительно, как вещь, которая когда-то мне так нравилась, сейчас превратилась для меня в какую-то нелепость, слишком наивную и безмятежную
Название: Ещё один день...
Автор: Naive.Madman
Фандом: Наруто
Бета: Taiki
Жанр: не определён. Для ангста слишком слабо и изнеженно, для флаффа не хватает смака и умиления. Финал портит зарождавшуюся драму.
Возможно, что Hurt или ER (по описанию википедии). Хотя, на счёт первого я не уверена. Романтика?
Рейтинг: PG-13 (за сук и верёвку)
Пейринг: Итачи/Дейдара
Размещение: не с этой безобразной шапкой. (фикбук)
Дисклаймер: отказ от прав на героев. Какой-либо коммерческой выгоды данным произведением не несу.
Состояние: закончен.
Предупреждение: AU, ООС, слеш
ПрочитатьПролог первый.
Никогда больше не придется ему спрягать на все лады глагол «делать». «Быть» – вот все что ему осталось. А ведь именно так он и определял понятие смерти – «быть», то есть существовать, но вне движения; замышлять, но не исполнять; думать, рассуждать и в этом оставаться таким же живым как вчера, но плотью мертвым, безнадежно мертвым. ©
Секундная стрелка часов в очередной раз прошлась по кругу. Этот чёткий, равномерный звук врач готов был слушать вечно. Но вышло так, что ему и пришлось его нарушить.
Набрав воздух в лёгкие, он выдал:
- Это не лечится – и покачал головой. Его голос, на первых фразах ровный и спокойный, грозил сорваться, – Я … - сглотнув, он продолжил, более тихо – сочувствую…
Губы его замерли.
На пугающие слова никто не отреагировал, разве что минутная стрелка двинулась вперёд, словно одобряя его решение, подбадривая.
В неистовом поиске нужных слов, не находя ничего единственно правильного и успокаивающего, он выдавил:
- Мне правда очень жаль.
«Жаль, жаль, жаль» - с течением секунд, огласки его голоса становились всё громче.
- Никто не виноват – врач закрыл глаза, не желая слышать ничего, кроме шагов времени.
Но внезапно, мелодию часов оборвала тишина.
Время, казалось, замерло от удивления.
Какого чёрта, ты говоришь всю эту ложь?
«Какого чёрта?» - казалось даже часовая, самая ленивая и медленная стрелка, которая ничего в жизни не замечала кроме значимости промежутков между цифрами циферблата, теперь с негодованием спрашивала, своим низким, скрипучим голосом:
«Какого чёрта?»
«Скажи правду, ублюдок» – врач вздрогнул, и ошеломлённо взглянул на часы.
Все стрелки затаились.
«Правду» - требовательно повторила часовая стрелка.
- Я… - врач отвёл глаза от циферблата. – Но я же правда не виноват?
- Я просто не могу помочь. Хотел бы, но… - доктор обессилено покачал головой – Никак. - его хрипловатый голос сменился на обречённый шёпот.
- Не могу помочь… - зыбкие, печальные слова.
Время молчало.
Давай те же.
Кто скажет «Это не ваша вина»?
Он обвёл взглядом пустую комнату, посмотрел на часы.
Никто, видимо.
Врач сжал правую руку в кулак и с силой, ударил по столу. Скорее от безнадежности, чем от злости.
Наполовину пустая кружка с кофе обиженно звякнула.
«Я ничем им не помогу. Какого хера им сдались мои сочувствия, если для них я – лишь врач, который не может лечить»
«Но я и не виноват» - врач с ненавистью посмотрел на часовую стрелку.
Та, казалось, его и не слушала.
«Чья вина? Чья вина?» - нараспев пробасила она.
«Его, его, его» - дуэтом пропели секундная и минутная стрелки.
«Вот уж, ненадёжные суки» - врач плотно сжал губы, чтобы не крикнуть что-нибудь в ответ, и не продолжить нелепый разговор.
Пролог второй.
Когда умрешь, все начинаешь видеть яснее. Как будто больше никого нет. Знаешь? Ты — как огромная, плотная дыра в мироздании, и у этой дыры силуэт человека ©
Итачи вздрогнул, словно его ударили по лицу. Его мысленное «Господи, ну почему он?» застыло на языке.
Врач мялся возле двери, опустив голову вниз.
«Нет, это просто не может быть правдой…»
Брюнет с надеждой посмотрел на него…
«Пожалуйста…»
Но врач только обречённо покачал головой, и вышел за дверь.
Итачи не видел этого замученного лица, которое за порогом совсем потеряло жизнь.
Не видел его мокрых глаз, из которых, казалось, вот-вот польются слёзы бессилия и злобы.
Впрочем, они не волновали его, как и собственные.
-Дейдара… - после невнятной тирады доктора говорить было сложно - Дейдара, взгляни на меня, прошу…
Блондин с застывшим лицом смотрел в пустоту.
Итачи взял его за руку. Ладони дрожали.
Он провёл пальцами по его щеке, потом сел на край кровати, и развернул парня к себе.
И на него вдруг обратились совершенно живые глаза, полные влаги. Глаза человека, который не верил.
- Нет – Дейдара закрыл глаза – Он врёт.
Итачи смял простыню под собой, готовый сейчас сделать всё, лишь бы не слышать этой интонации в голосе любимого человека.
Там была безнадёжность, он чувствовал. Пока ещё не всесильная, но – набирающая обороты.
А Дейдара всё ещё говорил что-то, путаясь в своих же мыслях, не обращая внимания на то, что Учиха целовал его лоб, и гладил по голове.
- Нет… Ложь.
«Если будешь говорить достаточно уверенно – так оно и будет»
Но на твёрдость или крик сил не хватало.
Они уходили из него…
Внезапно, он увидел перед собой чёткую картину происходящего, и это чудовищное осознание проступило особенно ясно.
Он умрёт.
Слова эти, поначалу, прошлись по его телу мелкой, холодной дрожью – но, всего на мгновение! А секунду спустя, слишком быстро и неестественно, они перестали казаться чем-то страшным.
Слова стали лишь фактом, который не оставит после себя воспоминаний.
Потому что он больше не будет помнить.
Итачи положил руку на его грудь, и Дейдара открыл глаза, на губах ощущая солёный привкус. Слёзы бежали из его глаз, словно одержимые.
Он хотел попросить, что бы Учиха обнял его, но необходимости не было. Итачи уже прижимал его к себе, как самого родного в мире.
- Люблю тебя… - брюнет водил носом по его холодной шее.
- И я тебя люблю…
Блондин шмыгнул и вытер нос об его рубашку.
А Итачи, почувствовав это, засмеялся, сквозь слёзы.
Пролог третий.
Насколько прекраснее становится мир, когда вас в нем почти уже нет! Я знаю, что буду помнить об этом, даже когда у меня больше не будет памяти. Потому что после нашей смерти другие будут помнить за нас © .
-Итачи, а когда меня не будет, ты будешь помнить за меня? – спросил он это словно на автомате, полулёжа на подоконнике, смотря куда то вдаль, за окно.
-Нет, конечно. Я же не смогу отпустить тебя одного, – сказал брюнет, оторвав голову от подушки.
Страх начал понемногу отступать. Если жить тебе меньше суток, время летит очень быстро. И смирение, хотя ты и не успеваешь это понять, уже накрывает голову плотной пеленой. В такие моменты уже ничего не волнует… Но на слова Итачи блондин отреагировал мгновенно.
Вздрогнув от холода и удивления, посмотрел на него.
Ждал, не веря, вслушиваясь в его голос, так внимательно, как не делал этого никогда.
Боялся услышать это, но одновременно с этим, бесчувственно того желая.
Дейдара с лёгкостью признался себе в этом - он не хотел что бы Итачи жил без него.
И чтобы не говорили другие о смерти, об умирающих, которые хотят лишь того, чтобы их возлюбленные после них жили долго и счастливо в новой жизни – всё это была ложь.
Любящие не могут поступить так эгоистично.
Дейдара любил Итачи, любил безумно… И чувствовал ответное, не менее одержимое чувство, и поэтому знал, на уровне интуиции, но знал, что оторвав от сердца половину жить невозможно. Ни ему, ни Итачи.
А у них с ним было одно на двоих – живое и любящее сердце.
И с точки зрения любви это было правильным.
Поэтому он ждал этих слов, нервно кусая нижнюю губу.
Сначала, он услышал только свои мысли, говорившие голосом Итачи:
«Что остаётся в предсмертии, если не ожидание?», а чуть позже - настоящего Итачи, шептавшего ему на ухо, и обдающего горячим дыханием:
"Давай умрём вместе, Дейдара?"
Пролог четвёртый. Последний.
Жизнь — странная вещь. Много я думал, долго размышлял о ней, но с каждым днем она кажется мне все более непонятной. Почему у нас такая жажда жизни? Ведь жизнь — это игра, из которой человек никогда не выходит победителем. Жить — значит тяжко трудиться и страдать, пока не подкрадется к нам старость, и тогда мы опускаем руки на холодный пепел остывших костров. Жить трудно. В муках рождается ребенок, в муках старый человек испускает последний вздох, и все наши дни полны печали и забот. И все же человек идет в открытые объятия смерти неохотно, спотыкаясь, падая; оглядываясь назад, борясь до последнего. А ведь смерть добрая. Только жизнь причиняет страдания. Но мы любим жизнь и ненавидим смерть. Это очень странно! ©
Врач смотрел на анализы с удивлением и непонятным страхом.
Суть ещё не дошла до него, но была близка к этому.
Секунда, и ...
Это были не те анализы!
Не те, чёрт возьми.
Стрелки часов, ранее молчавшие, вдруг захихикали.
Сложнее чем сказать человеку о скорой смерти, может быть только признание своей ошибки, и возвращение жизни, с которой тот уже попрощался.
-Боже мой…
- Что случилось? – лаборант с удивлением посмотрел на него, поверх толстых очков.
По телу доктора прошлась дрожь.
Он сорвался с места и побежал на второй этаж. Страх от осознания ошибки сковал все внутренности, заставляя пульс подскочить, а сердце сжаться.
Так быстро он никогда не бегал. Страх гнал его в палату, и одновременно с этим, подставлял подножки на каждом повороте, словно, предупреждая: «Быть может, ты и успеешь, но кто знает, возможно, их уже ничто не спасёт». Мужчина отчаянно пытался заглушить опасения, но бесполезно. От предчувствия сердце рвалось наружу, а лёгкие раздулись, и давили на печень, от чего в боку бушевала острая боль. Он с ужасом представлял их обвиняющие взгляды, но ещё с большим ужасом представлял, что никаких взглядов не будет.
Потому что мёртвые не могут смотреть – они лишь пялятся вдаль, пока кто то не закроет их веки.
Он же видел, как они смотрели друг на друга, и он знал, что означали эти лица.
Они будто говорили друг другу: «Я там же, где и ты», их побледневшие, искусанные губы шептали: «я не смогу без тебя», и что самое страшное - безумие кричало в них, плескалось в их глазах, произнося только одно: «У нас будет новая жизнь, там, за пределами всего».
«Тот, кому жить осталось, не более мгновенья, уж больше нечего терять»
Две жизни за одну ошибку.
Судьба оказалась лицедейкой.
Интересно, она сама это понимала?
Притормозив, наконец, возле двери, он схватился мокрыми пальцами за ручку, и…
Не смог открыть.
Так и стоял, застыв у порога.
За дверью слышался непонятно знакомый, странный звук. В нём было что-то… опасное, остерегающее. Он никак не мог вспомнить, что именно это было… Похожее на утробный стон, или скрип. Что-то отталкивающее, чего не следовала знать.
На секунду, ему показалось, что это скрип верёвки, натянутой вокруг мертвецки бледных шей, но доктор тут - же отогнал от себя эту мысль. Нет, не то.
И, несмотря на то, что картина эта всё ещё стояла у него перед глазами,
(огромная, толстая верёвка, врезающаяся в уже даже не белую, а синюю кожу, раздувая её, оставляя багровый след)
он чувствовал, что вот-вот дотянется до отгадки.
В голову лезло что-то страшное – в воображении то и дело мелькала смерть, и откровенное её обличье, гниющие тела, пустые, пожелтевшие глаза, опустошённый взгляд.
Его рука уже не была потной – ладони были холодными, как у трупа.
И врач содрогнулся, от отвратительного сравнения, вызвавшего в мыслях новые образы.
Время же растягивало секунды, с удовлетворением глядя на терзания человека, вслушиваясь в учащённое дыхание, и чувствуя его нерешительность, мысли.
И так продолжалось бы долго (невыносимо долго), для человека, который не мог добавить последний пазл к общей картине.
До тех пор, пока он не понял.
И время, разозлившись, пошло быстро, порывисто, нагоняя секунды.
Мгновением спустя, врач убрал руку с двери.
Ещё несколько секунд, ошарашено и напряжённо глядел на неё.
Потом обернулся и зашагал по коридору, сияя всезнающей, полубезумной улыбкой на лице.
Это была кровать.
Старая, чёртова кровать, кричащая тысячью голосами при любом нечаянном движении.
Эти засранцы издевались над ним.
Перетащила сюда. Исправила. Переворошила в своей памяти события, которые повлекли за собой это творение. Точнее, попыталась, потому что вспоминалось плохо.
Просто удивительно, как вещь, которая когда-то мне так нравилась, сейчас превратилась для меня в какую-то нелепость, слишком наивную и безмятежную
Название: Ещё один день...
Автор: Naive.Madman
Фандом: Наруто
Бета: Taiki
Жанр: не определён. Для ангста слишком слабо и изнеженно, для флаффа не хватает смака и умиления. Финал портит зарождавшуюся драму.
Возможно, что Hurt или ER (по описанию википедии). Хотя, на счёт первого я не уверена. Романтика?
Рейтинг: PG-13 (за сук и верёвку)
Пейринг: Итачи/Дейдара
Размещение: не с этой безобразной шапкой. (фикбук)
Дисклаймер: отказ от прав на героев. Какой-либо коммерческой выгоды данным произведением не несу.
Состояние: закончен.
Предупреждение: AU, ООС, слеш
ПрочитатьПролог первый.
Никогда больше не придется ему спрягать на все лады глагол «делать». «Быть» – вот все что ему осталось. А ведь именно так он и определял понятие смерти – «быть», то есть существовать, но вне движения; замышлять, но не исполнять; думать, рассуждать и в этом оставаться таким же живым как вчера, но плотью мертвым, безнадежно мертвым. ©
Секундная стрелка часов в очередной раз прошлась по кругу. Этот чёткий, равномерный звук врач готов был слушать вечно. Но вышло так, что ему и пришлось его нарушить.
Набрав воздух в лёгкие, он выдал:
- Это не лечится – и покачал головой. Его голос, на первых фразах ровный и спокойный, грозил сорваться, – Я … - сглотнув, он продолжил, более тихо – сочувствую…
Губы его замерли.
На пугающие слова никто не отреагировал, разве что минутная стрелка двинулась вперёд, словно одобряя его решение, подбадривая.
В неистовом поиске нужных слов, не находя ничего единственно правильного и успокаивающего, он выдавил:
- Мне правда очень жаль.
«Жаль, жаль, жаль» - с течением секунд, огласки его голоса становились всё громче.
- Никто не виноват – врач закрыл глаза, не желая слышать ничего, кроме шагов времени.
Но внезапно, мелодию часов оборвала тишина.
Время, казалось, замерло от удивления.
Какого чёрта, ты говоришь всю эту ложь?
«Какого чёрта?» - казалось даже часовая, самая ленивая и медленная стрелка, которая ничего в жизни не замечала кроме значимости промежутков между цифрами циферблата, теперь с негодованием спрашивала, своим низким, скрипучим голосом:
«Какого чёрта?»
«Скажи правду, ублюдок» – врач вздрогнул, и ошеломлённо взглянул на часы.
Все стрелки затаились.
«Правду» - требовательно повторила часовая стрелка.
- Я… - врач отвёл глаза от циферблата. – Но я же правда не виноват?
- Я просто не могу помочь. Хотел бы, но… - доктор обессилено покачал головой – Никак. - его хрипловатый голос сменился на обречённый шёпот.
- Не могу помочь… - зыбкие, печальные слова.
Время молчало.
Давай те же.
Кто скажет «Это не ваша вина»?
Он обвёл взглядом пустую комнату, посмотрел на часы.
Никто, видимо.
Врач сжал правую руку в кулак и с силой, ударил по столу. Скорее от безнадежности, чем от злости.
Наполовину пустая кружка с кофе обиженно звякнула.
«Я ничем им не помогу. Какого хера им сдались мои сочувствия, если для них я – лишь врач, который не может лечить»
«Но я и не виноват» - врач с ненавистью посмотрел на часовую стрелку.
Та, казалось, его и не слушала.
«Чья вина? Чья вина?» - нараспев пробасила она.
«Его, его, его» - дуэтом пропели секундная и минутная стрелки.
«Вот уж, ненадёжные суки» - врач плотно сжал губы, чтобы не крикнуть что-нибудь в ответ, и не продолжить нелепый разговор.
Пролог второй.
Когда умрешь, все начинаешь видеть яснее. Как будто больше никого нет. Знаешь? Ты — как огромная, плотная дыра в мироздании, и у этой дыры силуэт человека ©
Итачи вздрогнул, словно его ударили по лицу. Его мысленное «Господи, ну почему он?» застыло на языке.
Врач мялся возле двери, опустив голову вниз.
«Нет, это просто не может быть правдой…»
Брюнет с надеждой посмотрел на него…
«Пожалуйста…»
Но врач только обречённо покачал головой, и вышел за дверь.
Итачи не видел этого замученного лица, которое за порогом совсем потеряло жизнь.
Не видел его мокрых глаз, из которых, казалось, вот-вот польются слёзы бессилия и злобы.
Впрочем, они не волновали его, как и собственные.
-Дейдара… - после невнятной тирады доктора говорить было сложно - Дейдара, взгляни на меня, прошу…
Блондин с застывшим лицом смотрел в пустоту.
Итачи взял его за руку. Ладони дрожали.
Он провёл пальцами по его щеке, потом сел на край кровати, и развернул парня к себе.
И на него вдруг обратились совершенно живые глаза, полные влаги. Глаза человека, который не верил.
- Нет – Дейдара закрыл глаза – Он врёт.
Итачи смял простыню под собой, готовый сейчас сделать всё, лишь бы не слышать этой интонации в голосе любимого человека.
Там была безнадёжность, он чувствовал. Пока ещё не всесильная, но – набирающая обороты.
А Дейдара всё ещё говорил что-то, путаясь в своих же мыслях, не обращая внимания на то, что Учиха целовал его лоб, и гладил по голове.
- Нет… Ложь.
«Если будешь говорить достаточно уверенно – так оно и будет»
Но на твёрдость или крик сил не хватало.
Они уходили из него…
Внезапно, он увидел перед собой чёткую картину происходящего, и это чудовищное осознание проступило особенно ясно.
Он умрёт.
Слова эти, поначалу, прошлись по его телу мелкой, холодной дрожью – но, всего на мгновение! А секунду спустя, слишком быстро и неестественно, они перестали казаться чем-то страшным.
Слова стали лишь фактом, который не оставит после себя воспоминаний.
Потому что он больше не будет помнить.
Итачи положил руку на его грудь, и Дейдара открыл глаза, на губах ощущая солёный привкус. Слёзы бежали из его глаз, словно одержимые.
Он хотел попросить, что бы Учиха обнял его, но необходимости не было. Итачи уже прижимал его к себе, как самого родного в мире.
- Люблю тебя… - брюнет водил носом по его холодной шее.
- И я тебя люблю…
Блондин шмыгнул и вытер нос об его рубашку.
А Итачи, почувствовав это, засмеялся, сквозь слёзы.
Пролог третий.
Насколько прекраснее становится мир, когда вас в нем почти уже нет! Я знаю, что буду помнить об этом, даже когда у меня больше не будет памяти. Потому что после нашей смерти другие будут помнить за нас © .
-Итачи, а когда меня не будет, ты будешь помнить за меня? – спросил он это словно на автомате, полулёжа на подоконнике, смотря куда то вдаль, за окно.
-Нет, конечно. Я же не смогу отпустить тебя одного, – сказал брюнет, оторвав голову от подушки.
Страх начал понемногу отступать. Если жить тебе меньше суток, время летит очень быстро. И смирение, хотя ты и не успеваешь это понять, уже накрывает голову плотной пеленой. В такие моменты уже ничего не волнует… Но на слова Итачи блондин отреагировал мгновенно.
Вздрогнув от холода и удивления, посмотрел на него.
Ждал, не веря, вслушиваясь в его голос, так внимательно, как не делал этого никогда.
Боялся услышать это, но одновременно с этим, бесчувственно того желая.
Дейдара с лёгкостью признался себе в этом - он не хотел что бы Итачи жил без него.
И чтобы не говорили другие о смерти, об умирающих, которые хотят лишь того, чтобы их возлюбленные после них жили долго и счастливо в новой жизни – всё это была ложь.
Любящие не могут поступить так эгоистично.
Дейдара любил Итачи, любил безумно… И чувствовал ответное, не менее одержимое чувство, и поэтому знал, на уровне интуиции, но знал, что оторвав от сердца половину жить невозможно. Ни ему, ни Итачи.
А у них с ним было одно на двоих – живое и любящее сердце.
И с точки зрения любви это было правильным.
Поэтому он ждал этих слов, нервно кусая нижнюю губу.
Сначала, он услышал только свои мысли, говорившие голосом Итачи:
«Что остаётся в предсмертии, если не ожидание?», а чуть позже - настоящего Итачи, шептавшего ему на ухо, и обдающего горячим дыханием:
"Давай умрём вместе, Дейдара?"
Пролог четвёртый. Последний.
Жизнь — странная вещь. Много я думал, долго размышлял о ней, но с каждым днем она кажется мне все более непонятной. Почему у нас такая жажда жизни? Ведь жизнь — это игра, из которой человек никогда не выходит победителем. Жить — значит тяжко трудиться и страдать, пока не подкрадется к нам старость, и тогда мы опускаем руки на холодный пепел остывших костров. Жить трудно. В муках рождается ребенок, в муках старый человек испускает последний вздох, и все наши дни полны печали и забот. И все же человек идет в открытые объятия смерти неохотно, спотыкаясь, падая; оглядываясь назад, борясь до последнего. А ведь смерть добрая. Только жизнь причиняет страдания. Но мы любим жизнь и ненавидим смерть. Это очень странно! ©
Врач смотрел на анализы с удивлением и непонятным страхом.
Суть ещё не дошла до него, но была близка к этому.
Секунда, и ...
Это были не те анализы!
Не те, чёрт возьми.
Стрелки часов, ранее молчавшие, вдруг захихикали.
Сложнее чем сказать человеку о скорой смерти, может быть только признание своей ошибки, и возвращение жизни, с которой тот уже попрощался.
-Боже мой…
- Что случилось? – лаборант с удивлением посмотрел на него, поверх толстых очков.
По телу доктора прошлась дрожь.
Он сорвался с места и побежал на второй этаж. Страх от осознания ошибки сковал все внутренности, заставляя пульс подскочить, а сердце сжаться.
Так быстро он никогда не бегал. Страх гнал его в палату, и одновременно с этим, подставлял подножки на каждом повороте, словно, предупреждая: «Быть может, ты и успеешь, но кто знает, возможно, их уже ничто не спасёт». Мужчина отчаянно пытался заглушить опасения, но бесполезно. От предчувствия сердце рвалось наружу, а лёгкие раздулись, и давили на печень, от чего в боку бушевала острая боль. Он с ужасом представлял их обвиняющие взгляды, но ещё с большим ужасом представлял, что никаких взглядов не будет.
Потому что мёртвые не могут смотреть – они лишь пялятся вдаль, пока кто то не закроет их веки.
Он же видел, как они смотрели друг на друга, и он знал, что означали эти лица.
Они будто говорили друг другу: «Я там же, где и ты», их побледневшие, искусанные губы шептали: «я не смогу без тебя», и что самое страшное - безумие кричало в них, плескалось в их глазах, произнося только одно: «У нас будет новая жизнь, там, за пределами всего».
«Тот, кому жить осталось, не более мгновенья, уж больше нечего терять»
Две жизни за одну ошибку.
Судьба оказалась лицедейкой.
Интересно, она сама это понимала?
Притормозив, наконец, возле двери, он схватился мокрыми пальцами за ручку, и…
Не смог открыть.
Так и стоял, застыв у порога.
За дверью слышался непонятно знакомый, странный звук. В нём было что-то… опасное, остерегающее. Он никак не мог вспомнить, что именно это было… Похожее на утробный стон, или скрип. Что-то отталкивающее, чего не следовала знать.
На секунду, ему показалось, что это скрип верёвки, натянутой вокруг мертвецки бледных шей, но доктор тут - же отогнал от себя эту мысль. Нет, не то.
И, несмотря на то, что картина эта всё ещё стояла у него перед глазами,
(огромная, толстая верёвка, врезающаяся в уже даже не белую, а синюю кожу, раздувая её, оставляя багровый след)
он чувствовал, что вот-вот дотянется до отгадки.
В голову лезло что-то страшное – в воображении то и дело мелькала смерть, и откровенное её обличье, гниющие тела, пустые, пожелтевшие глаза, опустошённый взгляд.
Его рука уже не была потной – ладони были холодными, как у трупа.
И врач содрогнулся, от отвратительного сравнения, вызвавшего в мыслях новые образы.
Время же растягивало секунды, с удовлетворением глядя на терзания человека, вслушиваясь в учащённое дыхание, и чувствуя его нерешительность, мысли.
И так продолжалось бы долго (невыносимо долго), для человека, который не мог добавить последний пазл к общей картине.
До тех пор, пока он не понял.
И время, разозлившись, пошло быстро, порывисто, нагоняя секунды.
Мгновением спустя, врач убрал руку с двери.
Ещё несколько секунд, ошарашено и напряжённо глядел на неё.
Потом обернулся и зашагал по коридору, сияя всезнающей, полубезумной улыбкой на лице.
Это была кровать.
Старая, чёртова кровать, кричащая тысячью голосами при любом нечаянном движении.
Эти засранцы издевались над ним.
@темы: собственное, фанфикшн
-
-
13.10.2012 в 12:11-
-
06.11.2012 в 23:06