Дом на берегу

[House-incurable-ill]

Название: Дом на берегу
Автор: Naive.Madman
Бета: Polina Locke
Фандом: Kuroko no Basuke
Пэйринг: Аомине/Кисе, Мидорима/Такао
Рейтинг: NC-17
Жанры: слэш, ангст, драма, психология
Состояние: в процессе
Дисклаймер: отказ от прав на героев
Размещение: свободное, но только после того, как работа будет закончена
Описание: покажи мне себя настоящего

Предисловие

День только начинался, но чудовищная жара уже застыла над городом мёртвой коркой. Без единого облака небо казалось пустым и безжизненным, как выжженная пустынная равнина. В сердцевине его голубоватого вакуума разгоралось лишь шарообразное сияние солнечного диска. Несколько часов назад здесь бушевал ветер, разгоняя по асфальту пыль и свежие листья, но жара опустилась на город слишком стремительно – накрыла его своим колпаком, словно ребёнок, опустивший стеклянную банку на ползущего по земле диковинного жучка и наблюдающий за муками своей жертвы, плавящейся в безвоздушном, закупоренном пространстве; осела на землю, словно пыль, налипла на крыши и стены домов, грозя зажарить на месте каждого, кто подступится к кирпичной кладке. Воздух сделался тяжёлым, практически осязаемым – в школах на всю мощь работали кондиционеры, но в классных комнатах всё равно было тяжело дышать. Занятия отменили, и обмахивающиеся тетрадками ученики начали расходиться по домам. Только два силуэта в тени здания школы Шутоку собирались остаться на этом пекле – они ждали открытия спортзала.

Точнее, ждал один из них.

— Шин-чан, да ты просто сумасшедший! Разве можно тренироваться на такой жаре? – простонал Такао, стирая со лба пот рукавом форменной рубашки, — мы оба получим тепловой удар.

Мидорима лишь пожал плечами и поправил свои очки – мол, никто тебя здесь не держит. В руках он перекатывал талисман дня – круглый китайский компас. Такао, давно смирившийся с перспективой провести целый день в этом промозглом аду, беззлобно хмыкнул и ничего не сказал. Своенравие товарища он давно принял как должное и прекратил удивляться его чудовищному упрямству касательно некоторых мелочей. Сегодня была суббота, а по субботам Мидорима тренировался, и ему было плевать, что занятия отменили, – после длинного звонка, рассёкшего давящую тишину в классе и подтвердившего роспуск учеников, он направился прямиком сюда и, уткнувшись в запертые двери, остался ждать тренера с ключами.

Солнце пекло прямо в макушку, и Такао чувствовал, как под давлением духоты его мозг раздувается до размеров осиного гнезда. Ни мыслей, ни эмоций − только мерзкие насекомые, вяло переползающие внутри, а язык – венец этого буффонства – беспозвоночный моллюск, плавящийся в собственном соку. Такао попытался озвучить свои ощущения, но размякший орган намертво прилип к нёбу. Ни сказать, ни подумать – только наблюдать. Должно быть, Мидорима был просто счастлив, что он наконец-то заткнулся. Такао лениво повернул голову в сторону напарника, чтобы проверить догадку, – тот полулежал на скамейке, запрокинув голову назад и стянув с себя очки, – мало кто мог увидеть хладнокровного защитника Шутоку в такой расслабленной позе. Особо радостным он не выглядел.

Заметив этот взгляд и истолковав его как немой вопрос, Мидорима опустил лицо и стал рыться в своей сумке. Через секунду он уже протягивал ему телефон. На экране виднелась предсказуемая страничка гороскопа от Oha-Asa, и Такао быстро пробежался глазами по тексту: «Сегодня раки столкнуться с неожиданной неприятностью. Опасайтесь изменений». Секунду он удивлённо буравил взглядом слова, пытаясь понять смысл прочитанного, а когда понял, захотел засмеяться в голос. «Ну, кто бы сомневался, Шин-чан, − улыбался юноша, молча возвращая сотовый, − скоро этот гороскоп начнёт диктовать тебе время для похода в туалет» – и, чувствуя, как слипаются глаза, он развернулся и лёг на скамейку, касаясь чужих бёдер макушкой. Мидорима даже не отодвинулся, полностью игнорируя посягнувшего в личное пространство напарника – лишь принял прежнюю позу, облокотившись на спинку скамейки.

Солнце слепило в его раскрытые веки, и скоро весь мир превратился в череду ярких цветных пятен. Вследствие этого он не сразу заметил движущуюся по асфальту тень, принадлежащую человеку, которого, безусловно, можно было назвать той самой неожиданной неприятностью.

Когда чужак в синей спортивной форме появился в поле его зрения, стало поздно.

− Я знал, что ракам сегодня не везёт, но не предполагал, что настолько, − Мидорима раздражённо вздохнул, мгновенно опознав нежданного гостя. Вскинув руку в приветственном жесте и сияя милейшей из своих улыбок, к нему направлялся бывший лёгкий форвард команды Тейко – Кисе Рёта собственной персоной. Такао, выдернутый из дымки полусна его словами, недовольно заворчал, лениво принимая сидячее положение.

– Ки-се, − недовольно пробормотав знакомое имя еле ворочающимся языком, Мидорима прикрыл слезящиеся от света глаза ладонью, в глубине души надеясь, что приближающийся к нему растрёпанный силуэт – лишь мираж, навеянный удушающей духотой. В конце концов, разве мог кто-то выглядеть настолько бодро, находясь в сердцевине этого спёртого ада, наполненного запахами гари, едкого пота и стремительно обгорающей кожи?

Но никаким его надеждам не суждено было сбыться – Кисе действительно был здесь, на территории чужой школы, и в свете солнечных лучей он сиял, как отполированная золотая монетка. Какие-то первогодки, болтавшие возле центрального входа школы, застыли, заметив его. Среди толпы проскользнул чей-то удивлённый шепот, но Мидорима не стал прислушиваться – он был готов предугадать их действия в точности до секунды: сначала они узнают его лицо, которое когда-то видели на обложке журнала, потом вспомнят и имя – Кисе Рёта, успешная модель, звезда баскетбольного клуба Кайджо, один из «Поколения Чудес». А позже, не веря своей удаче, они побегут навстречу своему кумиру, чтобы урвать себе частичку его непостоянного света. Всё это казалось слишком предсказуемым, ведь он не раз был свидетелем этого зрелища ещё в Тейко.

Тот к такому отношению давно привык, принял его как должное, не испытывая ни восторга, ни раздражения от излишнего внимания к собственной персоне. Охотно отвечал на вопросы, подписывал обложки журналов, на которых красовались его фотографии, но во всём этом незримо проскальзывала какая-то наигранность, плохо скрываемая скука. И, несмотря на то, что они с Кисе не числились даже приятелями, он ощущал её так же отчётливо, как дыхание Такао на своем бедре − тяжёлое, но вызывающее необъяснимый озноб в этой омерзительной духоте.

Толпа разномастных зевак не прекращала жадно осматривать баскетболиста. Казалось, все они подбирают удобный момент, чтобы нахлынуть на него потоком. Сначала один, потом другой, а спустя несколько минут тучная масса охватит его плотным, постоянно сжимающимся кольцом, которое сдавит до хруста костей и выдавит изнутри все соки и только тогда распадётся на составляющие и исчезнет, превратив Кисе в жалкий человеческий контур, искрящийся тусклым мерцанием. Потом он встанет, соберёт себя по частям и натянет фальшивейшую улыбку, которая превратит его лицо в гримасу деревянной куклы – и Мидорима сделает вид, что ничего не заметил. Они оба привыкли к этой комедии, такой же абсурдной, как итальянские панталонады.

Он растопырил пальцы и жадно наблюдал за ним сквозь полуприкрытые веки, уже не скрывая своего интереса. За своими мыслями он не заметил, как к спортзалу подошёл тренер, отпирая двери в помещение. Такао потянул было его за рукав, но Мидорима только отмахнулся. Он мог аккуратно уйти, пока внимание модели было приковано к фанатам, но вместо этого предпочёл остаться, чтобы ещё немного понаблюдать.

Самые смелые пошли в напор. На тусклых, оскуделых лицах засквозило неподдельное восхищение перед чужой жизнью, и их чистое стремление прикоснуться к своему идеалу казалось Мидориме нелепым фарсом – будто в хлев к свиньям бросили чистенький инородный предмет, и те вгрызлись в него, словно в деликатес, смакуя и обмусоливая в грязных рылах. Тем временем Кисе наградил ослепительной улыбкой какую-то неприметную девчонку, раскрасневшуюся, словно гемангиома на последней стадии, и это зрелище заставило Шинтаро вздрогнуть от отвращения. Никогда Рёта и виду не покажет, что назойливость поклонников перешла последнюю черту – лишь механически поднимет уголки губ и выполнит услышанную просьбу. Мидорима не понимал, зачем он растрачивает себя на этот бестолковый спектакль каждый раз, не получая от него никакого удовлетворения.

Словно услышав его мысли, Рёта поднял голову из обволакивающего ореола толпы и встретился с ним взглядом. На его губах показалась пряная улыбка − в сочетании с зажмуренными глазами, она делала его похожим на лиса − но Шинтаро ни капельки не верил в её искренность.

«Если бы знал тебя чуть меньше, подумал бы, что ты безумно счастлив видеть меня, − он усмехнулся незаметно, лишь слегка изогнув губы, − но всё ведь не так просто, верно?»

Для того, чтобы добраться до этой мысли, ему пришлось научиться не смотреть на красивое лицо Кисе – иначе бы оно ослепило его, как сотни раз уже слепило других, подобно горящему в небе солнечному диску, что обжигает глаза зевак, осмелившихся взглянуть в его раскалённое пекло.

Всё в нём было радостно и ярко, как в какой-то дешёвой утопической картине, реальность которой обманчива, но в легковерных сердцах рождает пустую надежду. Лицо – как неуместная вспышка радости на похоронах - словно создано для того, чтобы печатать его на политических лозунгах, пропагандирующих добродетель и мирное существование во время пандемии или войны. Это лицо рекламирует тебе новый автомобиль с исполинского плаката у городского дна какого-нибудь Лос-Анджелеса, где, выходя на улицу, люди держат указательный палец на спусковом крючке нелегально приобретённого револьвера, а по ночам прячутся от мира за стальными дверьми собственных домов, вздрагивая каждый раз, когда тишину в гостиной пронзает механическая трель звонка.

Лицо, чья душная смесь добродетели в темноте обретает черты грязного, скабрёзного фарса. Оно красуется на афише у придорожной заправки, собирая плевки и пролитое пиво, его неуёмное, искреннее выражение смотрит на тебя сверху вниз - с транспаранта военного самолёта, готовящегося сбросить на город атомную бомбу, а расплывчатый образ преследует в переулках богом забытых районов, крича о хорошей жизни, которой у тебя никогда не будет.

Оно обрисовано маркерами, а вместо глаз у него выжжены чёрные дыры от сигаретных бычков, но оно всё равно будет улыбаться всем и каждому, даже если его измажут дерьмом. Словно это лицо принадлежит не человеку, а заводской кукле, чьё выражение невозможно изменить. Внутри у него может быть пепелище, пропахшее трупным миазмом, но снаружи оно всегда совершенно, как лик святого.

Это лицо принадлежало Кисе, и весь он был как нестерпимая, тающая на языке сладость, от которой становится тошно, если долго держать во рту, но Мидорима видел его на баскетбольном поле, захваченным духом борьбы, видел, как золотистые глаза приобретали стальной оттенок ярости, и эти воспоминания были сильнее вида любой из его напускных улыбок. На несколько мгновений он становился непохожим на себя, терял упорядоченный человеческий облик и вспыхивал, словно взорвавшаяся в ночном небе сверхновая, ослепляя окружающий мрак своим химерическим светом - но только на несколько мгновений. Мидорима не успевал моргнуть, как Кисе – прежний человекоподобный Кисе − уже играл на поле, утратив своё мимолётное могущество. Это случалось так быстро, что никто не замечал, да и сам он списывал свои инфернальные видения на усталость или неуместно разыгравшееся воображение, но даже будь это так, он не мог отрицать существования в нём чего-то аберрантного, не влезающего в рамки нормального представления о человеческих способностях − это пугало его, но вместе с тем и ненасытно увлекало.

− Посмотри-ка, да он прямо светится, − сидящий рядом Такао издал тихий смешок, вытягивая товарища из окутавших его мыслей и указывая на блондина, каким-то чудом освободившегося из оков толпы, − наверное, спешит рассказать что-то очень интересное, Шин-чан.

«Или, не дай Бог, предложить», − мысленно добавил Мидорима, поднимая глаза к небу, - «я знал, что гороскоп не соврёт» − и, встречаясь глазами с улыбкой Кисе, он замечал, как в спину тому врезаются восхищённые взгляды, завистливые и влюблённые, ласкающие и режущие одновременно. Тот словно бы и не чувствовал, как они выжигают в нём дыру, словно любопытные дети, направляющие раскалённую лупу на тонкие крылья бабочки. Им всем было интересно увидеть, когда же они вспыхнут, опалив свою владелицу и лишив её возможности летать, и, если честно, Шинтаро не был исключением.

Бывший товарищ был всего в нескольких сунах от него – сбегать было поздно. И как всегда по мере его приближения нечеловеческий образ, обретший силу в воображении Мидоримы, начал разлетаться на куски, словно замок из игральных карт, оставленный у открытого окна.

− Эй, Мидорима-чи, как планируешь провести выходные? − он встал практически вплотную к нему, чуть нагнувшись и касаясь его коленей своими. В бликах солнца ореолы его зрачков сверкали, словно фары автомобиля, рассекающего ночное шоссе. Радостного настроя он не сдерживал – в его глазах мелькал искренний интерес, и невозможно было представить, что золотая дужка может скрывать в себе нечто другое.

И, думая об этом, Шинтаро сдался – решил, что и в самом деле не может.

Его ослепило.