Часть: 6
Автор: Naive.Madman
Бета: koulens
Пейринг: Итачи/Дейдара, Кисаме/Дейдара (в мыслях первого)
Рейтинг: NC-21
Жанр: Grapefruit, Angst, местами POV, мистика, психология
Предупреждения: слеш
Дисклаймер: отказ от прав на героев. Какой-либо коммерческой выгоды данным произведением не несу.
Состояние: в процессе
Размещение: с сохранением авторства, ссылкой на оригинал
Саммари: Мы все просто слетели с катушек. Мы были на грани, и всё, что требовалось нам - спусковой крючок, запускающий механизм. По его сигналу мы были готовы убивать и трахаться; мы жаждали галлюцинаций, открывающих нам новые вселенные, позволяющих видеть то, что ранее никому не было доступно. Мы были в самой глубине развращающей бездны, обволакивающей нас и впускающей в своё нутро.
Но знали ли мы об этом?
Предупреждение для главы: своевольная интерпретация чувств и мыслей сасори
читать дальше
«Не может быть» – еле слышно прошептал подрывник себе под нос, разглядывая вошедшего гостя. Это существо могло быть миражом, призраком, фантастическим видением фата-морганы, чем угодно – только не реальностью, потому что единственный человек, чьё тело могло управлять уродливой куклой, восставшей перед ним, давно гнил в могиле, а душа его – Дейдара был уверен – жарилась в адовом котле. Но, тем не менее, Хируко (он изменился практически до неузнаваемости, но какое-то чувство подсказало Дейдаре забытое имя) стоял перед ним, раскинув гигантские костяные руки в стороны, словно хотел заключить подрывника в объятия. Само собой, будь это настоящий Сасори, такой расклад был бы невозможен. Скорее кукольник выколол бы себе оба глаза, чем показал напарнику, что человеческое ему не чуждо. Дейдара криво усмехнулся. Кто бы ни скрывал своё лицо за личиной Хируко, ему было интересно взглянуть на него и, если понадобиться, уничтожить. Но, казалось, таинственный человек не спешил оголять свою маску перед ним – безобразная кукла обездвижено застыла на пороге, из разверстанного её рта больше не доносилось ни звука, глазницы чернели пустотой. Механизмы, двигающие её тело, давно были мертвы, как и разум, контролирующий их. Но, несмотря на эту уверенность, Дейдара не спешил опускать руку с кунаем, чей металлический каркас приятно холодил его кожу, успокаивая, замедляя темп одержимо бьющегося сердца.
Однако, даже он не помог ему сохранить самообладание, когда деревянное тело склонило перед ним голову, словно павший солдат, а высеченное на кукле лицо, потерявшее всякое осмысленное выражение, медленно сдвинулось вниз – так бывало всегда, когда Сасори вылезал из своего безжизненного убежища, и именно в это моменты Хируко окончательно терял и без того скупое сходство с человеком, которым он был когда-то до встречи с безжалостным мастером. Звук, исходящий из нутра куклы и сопровождающий эту картину, заставил подрывника поморщиться. Он был похож на скрип развалистой телеги, ноющей и подскакивающей от каждого соприкосновения с неровной землёй. При жизни Сасори такого не было – тот заботился о своих марионетках, словно новоявленный папаша, лелеющий грудных младенцев, но с той поры прошло много времени, и доведённые до совершенства любящей рукой кукольника воины превратились в мутные от пыли артефакты, уже не имеющие право на существование. Дейдара видел очевидный результат этого обветшания: грозный когда-то воин теперь стоял перед ним, словно побитый пёс, скулящий у порога незнакомого дома в поисках своего хозяина.
Он с неприязнью наблюдал на открывшееся за уродливым лицом отверстие, чернеющее даже на фоне тёмного дерева, из которого была сделана кукла, и из-за этого казавшееся глубоким, словно кроличья нора. Тёмная дыра, полная непроглядного мрака так и молила всунуть в себя руку или хотя бы заглянуть внутрь, но Дейдара понимал, насколько это искушение может быть опасным.
Подрывник не успел насладиться этой секундной картиной, потому что вслед за лицом марионетки, сдвинулась и сплошь покрытая выбоинами деревянная маска, вызывая у юноши нарастающую градацию желаний: сначала зажмурить глаза, потом отвернуться прочь, и, наконец, убежать отсюда. Дейдара чувствовал жгучую потребность в собственном незнании, стремление оставить всё как есть – словно эта ситуация была карточной игрой, и он жаждал сохранить азарт победы, за секунду до того, как противник откроет ему свои карты. Виной всему этому была боязнь разочарования, хотя даже себе Дейдара не готов был признаться в этом. Его подсознание непреодолимо желало видеть кукольника, который всегда скрывался внутри исполинской громады, представшей сейчас перед его глазами.
«А не возможно ли было то, - задавался вопросом подрывник, - что вместе с восставшей из могильника куклой, вслед за ней явился и её создатель?» Эта надежда будоражила его, сжимая сердце в предвкушении положительного ответа. Один мертвец, сгнивший до самых костей, уже посетил его, так почему бы этой истории не повториться?
И когда странная, непривычная взгляду маска раскрылась до конца, оголив закутанное в мантию тело того, чей образ он успел вытянуть из далёких воспоминаний, подрывник вздохнул удовлетворённо.
- Я знал, что это ты, данна.
В свете дня их удлинённые тени казались сплетёнными друг с другом. Одна из них – громоздкая, словно силуэт Голиафа – принадлежала великану, оставляющему на траве гигантские отпечатки ступней, которые вскоре будут служить питьевым колодцем мелкому лесному зверью. Очертания этой тени были нечёткими, потому что её хозяину покоившаяся под ногами земля казалась палубой корабля в штормующем море, и он балансировал на ней, словно цирковой актёр на натянутой в высоте нескольких сотен кэн эластичной ленте. Вторая тень не казалось такой внушительной, но двигалась без колебаний – ноги её владельца, одетые в непривычные гэта заместо форменных сандалий, устойчиво ступали по мягкому грунту. Её силуэты, в сравнении с соседствующим исполином казались просто миниатюрными, но почему-то каждому редкому человеку, встречавшему на своём пути эту хромающую пару, она казалась призраком Давида, тащившего на своём плече падшего врага к публичному эшафоту. Помните ту сцену, где молодой воин, поразивший Голиафа одним ударом, отрубает титану голову мечом, принадлежащим ему же? Вот что напоминало это зрелище, но не кровавыми ранами на теле великана, не зверскими чертами его лица, и даже не бойней, которую тот проиграл, а только крохотной истиной, что сила не всегда заключается в том, кто больше и выше, что иногда корни её уходят к ногам совершенно обычного человека.
Но не будем углубляться в домыслы - наш уродливый двухголовый фантом продолжал шествие к дому, ждущего его с распростёртыми объятиями. Один из людей знал – дом сгладит раны, причинённые его союзнику, но за это благодеяние тому придётся заплатить немалую цену. Был ли он готов к этому?
А впрочем, им всё равно не предоставлялось никакого выбора.
Откровение
(Сасори)
Однажды утро просто не наступило. Всё заволокло смогом, и я задыхался в этой непроглядной темноте. То был какой-то обстрел, закончившийся неудачно, но… оставивший во мне след. Ночь царила у нас двое суток, и мгла дыма скрывала от нас солнечный свет. Эта картина отпечаталась во мне слишком надолго, чтобы я смог забыть о ней.
В детстве тебе рассказывали о смерти? Когда ты понял, что это такое? Большинство детей не воспринимают это явление всерьёз, они даже не понимают смысла этого слова. К сожалению, я не мог похвастаться той же особенностью. Я слишком рано осознал, насколько коротко отведённое человеку время – от рождения до кончины нас хватает лишь на пару драгоценных воспоминаний, всё остальное является лишь навеянной подсознанием конфабуляцией, запуском защитного механизма психики, который не позволяет нам слишком много размышлять о никчёмности собственных жизней. Мы словно мчимся в оглушительно грохочущем поезде, за шумом мотора и грязными окнами которого нельзя ничего услышать и разглядеть. Когда я осознал чудовищную угрозу смерти, это знание изменило меня и состарило. Я не мог думать ни о чём, кроме неё.
Мне не было и десяти лет, когда это произошло. До того момента я лишь поверхностно наблюдал за жизнью вокруг себя, принимая её как должное. Она казалась мне вечной и непрестанной, как солнечный свет или пустыня, окружавшая меня. Она была нерушимой иллюзией моих детских грёз, всегда одинаковой, а оттого - безопасной. Я наслаждался её равномерностью, являясь в этом плане уникальным ребёнком. Мне не нужно было ничего нового: ни игрушек, ни друзей, ни перемены обстановки – для получения наслаждения мне хватало однообразного пейзажа за окном, в неувядающей красоте которого я видел тонкую гармонию, превращающую мир в созвучную, насыщенную мелодию, наполняющую меня покоем. Изо дня в день я видел за окном песок, тянущийся далеко за горизонт – бесконечную сухую пустыню, настолько огромную, что все здания, построенные на ней, казались мне не больше спичечного коробка - и в моём сознании загоралась мысль о том, что никогда и ни при каких обстоятельствах этот песок не превратится во что-то другое и не изменит своё природное, первозданное начало. Не знаю, был ли я аутистом, постоянно находясь в своём замкнутом мире и скудно реагируя на происходящие вокруг меня события. Возможно и был, кто разберёт теперь? Я видел вокруг себя одни и те же стены, одних и тех же людей, одинаковые картины и книги, и всё это казалось мне вечным, наполненным нескончаемым потоком жизни. Мысль о смерти никогда не закрадывалась в мою голову, она никогда не терзала мне душу. Я считал, что буду вечно существовать в этом неизменном мире и наслаждаться каждым вдохом… До того дня. Тогда я впервые познакомился с этой дамой, не пощадившей моих юных чувств. Сложно описать, с какой безмерной силой она сотрясла окружавший меня мир, изменив его до неузнаваемости.
Первые несколько минут я не мог понять, что произошло. Почему бабушка Чиё отводит взгляд от меня, почему родители не возвращаются. Что означали те сочувствующие выражения лиц, крутившиеся вокруг меня? Случилось что-то плохое?
Тогда я ещё не осознавал могущества смерти, удары которой ещё никому не удавалось избежать, я даже не подозревал о её существовании! Какого же было моё удивление, когда я узнал, что все люди смертны, что на протяжении существования всего рода человеческого миллиарды людей жили и умирали, не оставив после себя ничего. Это подавило меня, уничтожило во мне любовь, которая переполняла меня тогда, и перевернуло мои представления о мире.
Я начал искать вечность во всём, что меня окружало, но в один миг предметы перестали казаться мне надёжными. Я больше не видел в них устойчивой соразмерности, я видел в вещах лишь бурлящий дикий поток, лишённый спокойствия и гармонии, изнашивающий их материю и ведущий к смерти. Я и сам был этим потоком – отвратительно буйным и никогда не останавливающимся. Моё течение было настолько громким, что кроме него я больше не слышал никаких звуков. Я был одержим этим потоком, я желал остановить его и увековечить. Под всем этим таился одержимый, полностью подчинивший меня страх смерти. Знал ли я об этом?
(Всегда.)
Поэтому я начал искать способы, замораживающие фонтан жизненных сил, такой мощный сейчас и безвозвратно усыхающий через десяток лет. Способы, останавливающие процесс роста и старения человеческих тканей. Поначалу это казалось невозможным, как и сама мысль о бессмертии, но я не мог сдаться так просто. Я чувствовал, что должен найти что-то, я не мог смириться с мыслью о собственной смерти. Бабушка Чиё дала мне подсказку, нет, скорее грандиозную идею, по своей сути близкую к фантастическому вымыслу, но теоретически возможную. Такой, по крайней мере, она виделась мне - девятилетнему мальчику, бабушка которого была мастером по изготовлению кукол. Дорогу к этому мастерству я прошёл по протоптанным шагам - наглядный пример всегда был перед моими глазами, и это сильно облегчало работу. Сначала я экспериментировал с обычными куклами. Создание «отца и матери» не удовлетворило моё детское любопытство и не превратило в жизнь мои первые замыслы. Внешне марионетки были похожи на родителей, как две капли воды, но внутри они оставались мёртвыми и пустыми, не имеющими ценности. Призрачные миражи хитокугутсу уже начали расплываться передо мной, но необходимых форм пока не обрели. Эта техника клубилась в недрах моего подсознания, имея эфемерный, периодически исчезающий силуэт, который укреплялся с каждым последующим шагом моих действий, развиваясь глубоко в сознании. Всё больше неудавшихся экспериментов наталкивало на эту мысль, пока в один день она не вспыхнула в моей голове, чёткая и подробная, как тщательно продуманный кем-то алгоритм или начерченная на листке бумаги схема здания, учитывающая все детали помещения. До этого момента я шарил в темноте, но эта идея была подобна свету внезапно загоревшейся лампы, которая осветила самые укромные закоулки моей души, в одно мгновение помогая найти то, что необходимо. Этот момент стал решающим.
Кукольник закончил рассказ и поднял глаза на бывшего напарника. Это был долгий разговор и он знал, что времени у них осталось немного. Сасори ему не сказал, но уже через несколько лет, когда один напарник в его жизни сменился другим, он вспомнил о своём давнем страхе смерти и первых попытках преодолеть его. Он смотрел на Дейдару, осуждая и оспаривая его. Всем нутром Сасори противоречил каждому слову, произнесённому подрывником об искусстве и жизни. Он глядел на него с высоты собственного опыта, называя глупым юнцом, неспособным здраво рассуждать и принимать верные решения.
Но в глубине души он восхищался его смелостью. Он не понимал, как можно было так спокойно принять жизнь, как нечто короткое, имеющее конец? Как можно было вкусить тающую на языке сладость жизни, а потом с лёгкостью принять и смерть, смирившись тем самым с собственной никчёмностью перед миром, существующим бесконечно?
Сасори не был готов признать своё человеческое несовершенство. Он был жаден, слишком жаден до жизни. И то, что он лишился радостей осязания, выбрав взамен своё непобедимое тело, чьи раны можно устранять без помех, а возможности постоянно улучшать, было следствием не того, что он хотел перестать чувствовать (хотя и этого тоже, ведь его первым самым сильным чувством была боль от потери обоих родителей), а того, что он хотел жить, жить бесконечно долго и никогда не умирать. Но ещё большего непонимания вызывало в нём то, что подрывник не только принимал свою участь, как нечто обыденное, но и сам искал её. Не имея за спиной никакого оружия, он бросался в самое пекло жизнеубийства, и после того, как мастер мысленно хоронил его, каким-то образом выходил из него непогибшим, каждый раз.
Кукольник не мог позволить себе такой роскоши. Ему не было суждено понять его - пока он не умер. Но даже тогда эта мысль преследовала его, прорываясь сквозь завесу тягучей пелены смерти.
Воздух, сотрясаемый речью Сасори, начал остывать. Тяжёлое молчание сгустилось между говорящими. Подрывник затаился в кресле, с интересом наблюдая за кукловодом. Его охватило радостное возбуждение от постигшего разум откровения.
- Расскажи ещё что-нибудь, данна, - сказал он, на что Сасори устало вздохнул:
- Идут твои сожители, - услышав эти слова, подрывник встрепенулся и повернул голову к настежь раскрытым сёдзи, мимолётно обводя взглядом пустующий перед воротами двор. «Ни одной живой души», - заключил блондин, невольно поморщившись на последних словах. Его пробил озноб, как только он представил, что мастер мог видеть этот двор совершенно иначе. Сколь многое вообще он видит после своей смерти? Дейдара не представлял, как глубоко мог проникать его взгляд, ставший острым, как у грифа, летящего на гигантской высоте, но видящего всё, что происходит на поверхности земли. Его раздражала лёгкость, с которой мастеру открывались тайны окружающего бытия – теперь все двери были распахнуты перед ним, в то время как подрывнику каждый раз приходилось ковырять зубочисткой в бесконечных механизмах замков, чтобы добраться до каких-либо ответов.
Чувствуя раздражение, Дейдара перегнулся через спинку кресла, стараясь разглядеть происходящее за оградой. Открывшаяся ему улица была словно выскоблена от людей и прочего живого смарда, но он не стал спрашивать у Сасори, откуда он знает о скором приходе его… Как он назвал их? Сожители? Дейдаре захотелось рассмеяться. Если бы Сасори знал, что с одним из этих сожителей он делит не только дом, но и постель – что бы он сказал ему?
- Мёртвые видят горазда дальше, чем живые, не правда ли, данна? – он усмехнулся, разворачиваясь к своему собеседнику и вновь опускаясь на место. Эту реплику Сасори наградил зловещей улыбкой, расползшейся по его бескровному лицу, словно змея. Раньше Дейдара никогда не видел ничего подобного на его лице, разумно полагая, что искусственное тело не способно на мимику, но сейчас он понял, что глубоко ошибался. Расплывшееся по деревянной поверхности ротовое отверстие выглядело омерзительно, и Дейдара отшатнулся. За тонкими, ровно вырубленными на гладком бруске губами скрывались белоснежные зубы. Ему стало любопытно, из чего они сделаны, но он озвучил совсем другой вопрос:
- Ты видишь их, потому что они мертвы? - его голос был спокойным, но внутри всё бунтовало от ярости: «Чёрт тебя подери, если это не так».
Когда Сасори равнодушно качнул головой, ярость ослепила Дейдару кровавой вспышкой. На мгновение он застыл, не веря в услышанное. Как бомба, за долю секунды стеревшая с лица земли целую площадь, до отказа забитую людьми, могла не уничтожить его? Воспарив высоко над городом на своей глиняной птице, он практически видел, как та летела прямо в открытую от удивления рыбью пасть, как акульи глаза готовы были прогореть от сияния, исходившего от неё.
- Они оба живы, - добавил покойник, дождавшись, пока челюсти Дейдары перестанут сжиматься с силой металлорежущего станка, - хотя Кисаме сильно пострадал. Эти слова блондин проигнорировал, со злостью впиваясь пальцами в спинку дивана. Сасори заметил, как тонкая обивка начинает прорываться под силой острых ногтей.
- Если тебя это удовлетворит, ты был близок. Думаю, он запомнил урок.
На это подрывник лишь разочарованно отвернулся.
- Что происходит с погодой, Итачи-сан? – вокруг них взревел ветер и сорванные с деревьев листья забили ему в спину. Мечник плохо видел и слышал, но чувствовал по-прежнему превосходно.
- Всего лишь дождь начинается, Кисаме, - Итачи остановился и удобнее перехватил его руку. - Осталось немного идти - я уже вижу дом.
Кисаме удовлетворённо вздохнул – дорога, утром занявшая у него лишь несколько минут, теперь казалась ему бесконечной. Перед глазами всё было черно, и он не мог сосредоточиться на своих ногах – те подгибались, словно чужие, как будто его тело перестало ощущать себя.
Итачи давно смотрел за ним, но он этого не замечал, как и не замечал ещё кое-чего, ускользнувшего от него из-за слепоты и глухоты, навалившихся сразу. Того, что вызывало у кланоубийцы тихий ужас.
Куда делись все люди?
- Они смогут увидеть тебя? – после яростных проклятий, посланных в адрес обоих ниндзя, возвращавшихся в дом, Дейдара немного успокоился и теперь полулежал на диване, устало примкнув лицом к изогнутой спинке каркаса. Звук его голоса казался приглушённым.
- Видят только те, кто умеет смотреть, - произнёс Сасори и, заметив в глазах бывшего напарника блеск, добавил: - Это могильник, Дейдара. Здесь обитают тысячи мертвецов. Ты увидел хоть кого-нибудь, кроме меня, пока я не показался сам? – услышав эти слова, подрывник замер. Сасори усмехнулся. Блондин вновь поёжился от открывшейся ему гримасы. Что-что, а некоторые вещи куклам лучше не делать. «Особенно мёртвым куклам» - добавил он про себя, отводя взгляд от изуродованного лица, а вслух говоря:
- Когда они будут здесь?
На секунду бывший кукловод задумался:
- Не больше, чем через пять минут, - подрывник издал ещё один разочарованный вздох.
- А мне пора идти, - произнёс Сасори, но не сдвинулся с места. Разобранный Хируко так и остался стоять посреди коридора. Блондин кивнул:
- Приберегите для меня местечко в аду, данна.
Сасори ничего не ответил – его тело больше не двигалось. Дейдара думал, что уйдёт он так же, как и пришёл, но ошибся. Тот просто начал растворяться в воздухе. Дейдара видел, как тело его бледнеет, теряя краски, и прежде, чем оно пропало целиком, поставил ещё один вопросительный знак:
- А Итачи умеет смотреть, данна?
Он понял, что задал верный вопрос, потому что Сасори, секунду назад абсолютно неподвижный, вдруг дёрнулся, останавливая свой уход, и рассмеялся. По-настоящему рассмеялся. И подрывник понял, что по сравнению с этим смехом его улыбка была просто ангельской.
- Умеет, - практически прошипел кукольник, хрипло растягивая слова. - И знаешь, наверное, он делает это даже лучше, чем я. - Он хотел сказать что-то ещё, но тело его окончательно отказало: нижняя челюсть отпала, глаза закатились вверх. Громоздкий силуэт Хируко расплылся по комнате и испарился, опережая Сасори на несколько секунд. Призрак мастера ненадолго остался в комнате, но вскоре тоже исчез.
Дейдара остался один. Стены комнаты начали сжиматься, и подрывник закрыл глаза.
Где-то вдалеке слышался шум дождя, а близко - шепот его ненависти.